Где я, там смерть

— Не знаю, как часы, но этот браслет стоит намного больше того, сколько ты отдал за два выстрела, — Кэрол улыбнулась. — Спасибо. Можно тебя поцеловать?

— А? — почему-то испугался он.

— Просто поцеловать… это не страшно.

Он страшно смутился, застеснялся, но все же наклонился. Кэрол поцеловала его в щеку, на которой были шрамы, не позволив ему подставить другую, что он попытался сделать, когда понял, куда она собралась поставить свой поцелуй.

— Зачем ты… — прохрипел он, но не договорил и замолчал, отвернувшись с какой-то горечью на лице.

— Наверное, это не честно. Ну, я имею в виду то, как мы получили эти вещицы, — заметила Кэрол, сделав вид, что не заметила его поведения.

— Нечестно? Почему это?

— Ну, потому что ты хорошо стреляешь.

— А что, в тире должны стрелять только те, кто не умеют?

— А вдруг мы его разорили?

— Не переживай, пока он не выпрямит стволы, ему это не грозит. Он мошенник. И он дурил меня, когда я был ребенком и еще ничего не понимал в оружии. И не меня одного. Всех. Так что носи браслет со спокойной совестью, я его заработал более, чем честно, потому что стрелял из подпорченного ружья.

— Ты молодец, — восхитилась Кэрол. — Как у тебя получилось, ведь сам говоришь, что стволы погнуты?

Он лишь улыбнулся в ответ уголком рта.

— Это ты на войне научился так стрелять? Сам или научили? Правда, что ты был первоклассным снайпером? — не сдержала любопытства Кэрол.

Он изменился в лице, остановив на ней вдруг ставший тяжелым взгляд.

— Откуда ты это знаешь?

— А что? — растерялась Кэрол, расстроившись. — Ты делаешь из этого тайну? Зачем?

— Я не делаю тайну, — сухо сказал он. — Но ты верно заметила — я был… солдатом. Больше нет.

— Но ведь ты… ты же по-прежнему отлично стреляешь. Почему же тебе нельзя вернуться в армию?

Он с еще большим настороженным удивлением посмотрел на нее.

— Послушай, откуда ты все знаешь?

Кэрол опустила взгляд.

— Извини, Тимми. Я лезу не в свое дело. Больше не буду, прости.

Некоторое время они молча шли по аллейке. Тим шел напряженный и настороженный, Кэрол это не столько видела, сколько чувствовала.

— И все же, — прервал он затянувшееся молчание. — Откуда тебе все обо мне известно?

— Ну, совсем не все. Только то, что тебя очень ценили в армии, а после ранения… комиссовали, — сконфуженно ответила Кэрол.

— И кто тебе об этом сказал? Даже Даяна не знает.

— Джек.

— Какой еще Джек?

— Мой муж.

Тим заиграл гневно желваками.

— А он откуда знает?

— Он всегда все знает, — тихо ответила Кэрол, низко опустив голову. — Я его не просила, он сам… Ты сердишься?

Он помолчал.

— Нет, не сержусь. А муж у тебя не простой, это я уже понял. И слишком любопытный.

— Да, есть немного, — извиняющимся тоном сказала Кэрол. — Но он удовлетворил свое любопытство и забыл. А то, что я знаю… тебе это так неприятно? Почему? Ведь… ведь ты должен гордиться тем, что ты мастер, профессионал, что добился успеха, стал значимым. Ведь, наверное, на войне это гораздо тяжелее сделать, чем в мирной жизни, так ведь? Почему же ты ведешь себя так, как будто стыдишься?

— Нет, я не стыжусь. Я горжусь… собой и своим умением. Но здесь не война и не армия. Не военные, которые понимают, ценят и восхищаются подобным мастерством. Здесь мирные люди, для которых снайпер значит только одно — убийца. Я не хочу, чтобы так обо мне думали. Я не убийца. Я солдат. А здесь вряд ли увидят в этом разницу.

— Я понимаю… я знаю. И я горжусь тобой, тем, что ты стал настоящим профессиональным военным. Или как это говорится, я даже не знаю…

— Теперь я никто. Я не нужен, я стал профнепригоден. Меня выкинули, как никчемную вещь, даже не предоставив мне шанса доказать, что я не безнадежен.

— А почему бы тебе не вернуться? Может быть, проверят, что ты по-прежнему мастер своего дела, и возьмут назад. Не хочешь попробовать?

— Нет. Я не вернусь, — в его голосе послышалась упрямая обида. — И меня не допустят в армию. Потому что у меня действительно проблемы со здоровьем.

— Но ведь ты отлично стреляешь!

— Да, случается. А бывает, что я промахиваюсь, когда хочу взять стакан, — напряженно и резковато сказал он. — Мне горько, но я понимаю, что в армии мне действительно больше не место, а на войне — тем более. Потому что это может стоить жизни не только мне, но и другим.

Кэрол сочувствующе помолчала, а потом тихо спросила:

— Тебе здесь плохо?

— Не то чтобы плохо, Кэрол. Просто мое место не здесь. Я себя нашел, и потерял. Война, винтовка… это моя жизнь, это мое… я рожден для этого. Там я жил. Был собой. А здесь я… как рыба, выброшенная на песок. Я не знаю, кто я, зачем я здесь и как мне жить. И дело в том, что мне и не интересна эта жизнь. Мне скучно, тоскливо. Я просто скис от этой однообразной и скучной жизни, как молоко. Я снова потерялся. В этом мире я не могу найти свое место. Я стал просто никем, бродягой, ни кола ни двора… каким был до того, как пошел служить. И опять брожу, не зная куда и зачем мне идти, как неприкаянный какой-то.

— Ну, зачем ты так? — Кэрол погладила его по плечу. — Все наладится, ты привыкнешь.