Где апельсины зреют

— Ну, ужъ это ты врешь. Вотъ мы полъ-дня бродимъ, а видли только одн рожи.

— Да днемъ на площади и народу-то никого нтъ. Видите, пустыня.

— Дйствительно, хоть шаромъ покати. Чертямъ въ свайку играть, такъ и то впору, сказалъ Конуринъ и звнулъ.

— А по вечерамъ, на музык, здсь бываютъ толпы. Это я по описаніямъ въ романахъ знаю. Графиня Фоскари… Или нтъ, не Фоскари, Фоскари была старуха, ея тетка, а другая, молодая. Ахъ, какъ ее? Ну, все равно. Такъ вотъ эта-то молодая графиня здсь на музык съ корсаромъ-то познакомилась.

— Ну, понесла ахинею! махнулъ рукой Николай Ивановичъ.

Глафира Семеновна обидлась.

— Отчего я не называю ахинеей вашъ коньякъ? сказала она. — Васъ коньякъ и всякое вино въ каждомъ город интересуетъ, а меня мстоположеніе и дйствіе личностей. Вы вотъ сейчасъ въ ресторан спрашивали какого-то венеціанскаго вина, котораго никогда и не бывало, потому гд здсь винограду рости, если и земли-то всего одна площадь, да одна набережная, а остальное все вода.

— Ну, вотъ поди-жъ ты! А мн помнится, что венеціанское вино есть, сказалъ Николай Ивановичъ. — Везд по городамъ пили мстное вино, а пріхали въ Венецію, такъ надо и венеціанскаго.

— Стало быть завтра утромъ, голубушка, вызжаемъ? спросилъ Конуринъ.

— Завтра, завтра, отвчала Глафира Семеновна. — А теперь будемъ голубей кормить. Вонъ голубей кормятъ. Вы знаете,’здсь мода кормить голубей и имъ даже отъ полиціи на казенный счетъ каждый день мшокъ корма отпускается. Это я знаю по описанію. Вотъ эта самая Франческа, про которую я въ роман читала, тоже ходила каждый день на площадь кормить голубей и здсь-то влюбилась въ таинственнаго доминиканца. Вонъ и голубиный кормъ мальчики продаютъ. Николай Иванычъ, купи мн тюрючекъ.

Николай Ивановичъ купилъ тюрюкъ какого-то смени и передалъ жен. Та начала разбрасывать голубямъ кормъ. Голубей были тысячи. Они бродили около ногъ бросающихъ имъ кормъ, садились имъ на руки, на плечи. Кормленіемъ голубей занимались дти въ сопровожденіи нянекъ, молодыя двочки-подросточки съ гувернантками, нсколько туристовъ съ дорожными сумками и биноклями черезъ плечо. Одинъ голубь слъ на руку Глафир Семеновн и клевалъ съ руки. Она умилялась и говорила:

— Вотъ точно также и къ Франческ слъ голубь на руку, а подъ крыломъ у него она нашла любовную записку отъ доминиканца — и съ этого любовь ихъ началась.

Николай Ивановичъ стоялъ и насмшливо улыбался.

— Вотъ нашла потху въ Венеціи! говорилъ онъ. — Голубей кормить… Этой потхой ты можешь и у насъ въ Питер заниматься, стоитъ только на Калашниковскую пристань съ лабазамъ отправиться. Тамъ тоже ручные голуби и каждый день ихъ кормятъ.

— Странный вы человкъ! Тамъ простые голуби, а здсь венеціанскіе, знаменитые, происходящіе отъ тхъ голубей, которые въ старину Венецію спасли, отвчала Глафира Семеновна.

— Ври больше! Какъ это голуби могутъ городъ спасти?

— Какъ спасли — этого я уже не знаю, а только изъ описанія извстно, что спасли — вотъ изъ-за этого-то ихъ черезъ полицію на городской счетъ и кормятъ.

— Брось! Пойдемъ куда-нибудь.

Глафир Семеновн ужъ и самой надоли голуби, она звнула и отвчала мужу:

— Идти больше некуда. Что было въ Венеціи земли — мы, кажись, всю обошли, а хать на лодк можно. Возьмемъ лодку и подемъ по каналамъ.

Они отправились къ себ въ гостинницу, оставили тамъ свои закупки, взяли у пристани своей гостинницы гондолу и велли гондольеру везти ихъ осматривать городъ.

Мрно ударяя единственнымъ весломъ о воду, гондольеръ повезъ ихъ сначала въ адмиралтейство, показалъ по дорог жалкій клочекъ земли, засаженный деревьями и составляющій городской садъ, свозилъ на мостъ Ріальто съ устроенными на немъ торговыми лавками по сторонамъ. У моста компанія высадилась на пристань, прошла по мосту, обозрла лавки и опять сла въ гондолу. Гондольеръ повезъ ихъ по малымъ узенькимъ каналамъ, въ которыхъ съ трудомъ могли разъхаться дв гондолы. Здсь смотрть было ршительно нечего, кром обнаженныхъ, начинающихъ разрушаться фундаментовъ домовъ. Зіяли отверстія сточныхъ трубъ, изъ отверстій лились въ каналы вс жидкія нечистоты домовъ, по камнямъ фундаментовъ то тамъ, то сямъ нахально бгали рыжія крысы. Смотрть было ршительно нечего, воняло нестерпимо. Компанія давно уже зажимала свои носы.

— Фу, мерзость! проговорилъ Конуринъ и плюнулъ.

— Вотъ теб и Апельсинія-матушка, прибавилъ Николай Ивановичъ. — Совсмъ ужъ здсь не апельсинами пахнетъ.

— Да ужъ Апельсинія давно кончилась. Здсь хоть и Италія, а апельсины растутъ разв только въ фруктовыхъ лавкахъ, отвчала Глафира Семеновна и скомандовала гондольеру, чтобы онъ везъ ихъ въ гостинницу.

— Аля мезонъ! Плю витъ… Гранъ каналь… Альберго Бо Риважъ.

— Oui, madame… отвчалъ гондольеръ и вывезъ ихъ опять на Canal Grande.

Опять начались облупившіеся палаццо древней венеціанской аристократіи, нын наполовину занятые гостинницами.