Поплакать уже пришлось, пришлось… Митя наш семилетний; тридцати четырех лет, любимая сестричка Танечка, умница и добрячка: названная так в честь вырастившей не только рано осиротевших внуков — мою маму и дядю Жору, страдальца магаданского, но и правнуков своих — меня с братцем Валерой и с Танечкой.
А бесконечный в последнее время внутренний плач по себе, заблудшему? (спаси, Господи, отец Феофил! Спаси, Господи!) А — по ровесникам, заспанным и старцами-правителями, и многими-многими писателями из «военного поколения», кто не дал нам практически реализовать себя — через нашу голову, слабость вполне естественная, они протянули руку уже своим внукам… а — бесконечный плач по родине?
(Когда слышу в метро рыдающий полонез Огинского, все вспоминаю об одном грустном «газырьке», который собираюсь назвать «Полонез Бжезинского» — о том, как вслед за славянскими своими — что там ни говори! — братьями-поляками теперь наш черед о родине плакать…)
«И даны мне были слезы дивно обильные, — как у Лескова. — Все я о родине плакал…»
Так, может, это дело естественное, что пришел, наконец-то, к плачу, как заждавшейся нас, русаков, древней и почтенной литературной форме?
Но под этой бьется другая, насмешливая мысль: не слишком легко ли, братец, хочешь отделаться? Придумал, надо же: творческий плач, который, выходит, как старый солдат — «хуражку», хочешь над бруствером выставить?.. Не-ет, брат!
Но пока… пока опять отдаем это своему кунаку.
На этот раз — в форме аннотации:
Роман-плач
«В 1955 году в Майкопе вышел „Краткий русско-адыгейский словарь-справочник“, составители которого предупреждали заранее: это первая попытка, она „не претендует на полноту охвата всех существующих в языке терминов и слов“. Может, потому-то и не было в словаре глагола „плакать“ и существительного „плач“.
Не исключено, что составители словаря рассуждали: коли настоящий черкес вообще не должен плакать — о чем ему слезы лить при родной-то советской власти?!
И только спустя много лет из глубин исторического небытия стала потихоньку всплывать древняя форма „гыбзе“ — боевого плача о народных героях, защитниках национального достоинства и тысячелетних традиций горского, кавказского рыцарства.
Сегодняшний адыгский читатель уже привык к стихотворному складу плача-гыбзе. Но вот перед ним страницы неравнодушной, исполненной и пылкими размышлениями, и сокровенными перебоями сердца поэтической прозы писателя Юнуса Чуяко… Что это?
Сам автор обозначил жанр своего произведения как роман. Но разве это не тот самый боевой плач-гыбзе?.. Плач по невозвратным потерям и безымянным героям прошлого, которых всегда больше тех, кто у истории на слуху; плач по несбывшимся великим надеждам; по тишине и миру на Кавказе; по братству, которое еще недавно, и в самом деле, казалось нерасторжимым; по чеченским и русским мальчикам, которые по злой воле одних политиков и недомыслию либо предательству других вынуждены убивать друг друга… И еще: это плач по русскому Пушкину, обогретому когда-то знающим себе цену седым Кавказом и словно в благодарность за это возвысившему и одухотворившему Кавказ на века и века… Что это?
„Милосердие Черных гор, или Смерть за Черной речкой“, которое стало естественным продолжением высоко оцененного и в Адыгее, и на Кавказе, получившего общероссийскую премию „Образ“ романа „Сказание о Железном Волке“ — скорбный и торжественный гыбзе-роман.
Талантливый роман-плач.»
«Война с непривычной стороны…»
Так или примерно так называлась опубликованная в дни празднования победы под Сталинградом «тематическая» полоса в «МК», которую потому-то сперва отложил, а потом взял с собой в дорогу…
Как хмыл съел?
Так в Отрадной говорили о вещах исчезнувших. Хмыл — это огонь.
Обыскал все, какие можно, углы — нету!
А ведь откладывал…
Может быть, что-то я пока в размышлениях о той газетной полоске не додумал?
Потряс там меня рассказ ветерана, бывшего тогда молодым солдатиком. Их везли на фронт, состав шел медленно, женщины в поле махали бойцам, что-то кричали, а потом попадали на жнивье, и каждая задрала подол…
Как с нею часто бывает, «МК» хотела сказать гадость, а получился вдруг космос.
Раскрылись, как земля перед дождем…
Вот, едут солдатики умирать, а еще не видели женщины…
Вот что вы, милые, едете защищать — детей наших будущих… от кого они будут? Не отдавайте нас, возвращайтесь!
Мы ждем вас. Ждем…
Эпос!
Как родился адыгский богатырь Сосруко?
Нарт с вожделением смотрел через реку на Сатаней, которая сделала, может быть, то же самое — подняла подол… И семя из него брызнуло, перелетело реку и ударило в камень, который от удара семенем треснул…
Так родился богатырь.
И не только черкесский, недаром же на Кавказе столько споров о Нартском эпосе: чей?
Но пока искал эту страницу, нашел другую, тоже отложенную… о том, как завоеванное теми солдатиками, многие из которых не вернулись с войны, мы продаем?
Продолжение древних традиций?