Газыри

Нынче Оксана учится на третьем либо уже на четвертом курсе Сельскохозяйственного университета — так теперь бывший институт, в просторечии «сельхоз» — называется. Случайно встретил ее в Краснодаре неподлеку от редакции «Кубанских новостей» — по каким-то делам шла к главному редактору Петру Придиусу, нашему, отраденскому всеобщему радетелю и благодетелю, — так вот встретил ее: прямо-таки красавица! Давно невеста.

И все вспоминаю, как о ней когда-то, уже давно теперь, рассказывала ее бабушка Мария Михайловна, у которой в станице Малотегинской — в Малотегинке — мы были вместе с родителями Оксаны: Станиславом и Натальей Филипповыми.

«Лет пять было ей, — посмеивалась Мария Михайловна, — чего-то она у меня раскапризничалась. Бойкая росла, а тут я ей решила укорот дать — ну, и заспорили. Я ей: не станешь бабушку слушаться, и ничего из тебя путного не выйдет, только отрошница из тебя и получится. Жить будешь не как все люди, а как босячка: ни дома своего с садом, ни коровки с таким вкусным молочком как у нашей — тогда ничего этого не жди! А Оксана кричит: и нет, и нет — все у меня, бабушка, будет, все как у людей, вот увидишь — все: и дом с садом, и огород сорок соток, и две коровы с телком, и барашки, и свинья с поросятами, и стадо гусей, и муж-пьяница!»

Скопидом

На улице мелкий осенний дождик, и, перед тем, как выйти из корпуса санатория «Предгорье Кавказа» в Горячем Ключе, определяю складной зонт на конторку, за которой сидят двое дежурных: «Можно, девчата, арендовать у вас краешек?»

Обе они — совсем молодая и куда, куда старше — скользят по мне отсутствующим взглядом: маются над кроссвордом. Как людям не помочь — при моей-то общительности?

— Ну, что там, — спрашиваю с пониманием, — что?

Молодая оживляется: — Да вот: скряга.

— Жадюга! — начинаю я весело. — Жадина — говядина… нет? Жадоба!

Собрался было произнести еще одно весьма распространенное на юге словечко, но молодая спасла меня от греха антисемитизма: «Тоже — на „эс“!»

— Скупец! — сказал я с явным облегчением.

— Н-нет, здесь больше букв…

— Торжественно обещаю, — произнес я проникновенным тоном. — Буду думать. И на обратном пути скажу.

Мог бы не обещать: все равно это — как зараза.

«Эс… угу, эс, — бормотал неслышно по дороге на почту. — Эс…»

В московском метро однажды, глядя на всех этих уткнувшихся в газетный лист «кроссвордистов», я вдруг подумал: умный человек это нынче всем им подсунул! Злой, добрый ли — это другое дело. Но — умный. Разве нет?

Есть вопросы, над которыми бьемся годами, раздумываем тяжело и мучительно, но толку чуть, как говорится — продолжают висеть над нами, словно дамоклов меч. А тут — на тебе: пять минут, ну, пусть десять… сколько там? И вдруг, вдруг: о радость, вот это слово, вот же!

Человек и переживает вспышку озарения, и ощущает радость победы… Все это на пустом месте, как говорится, но настроение ему может улучшить и даже вернуть чувство собственного достоинства… а что, что? Главное — чтобы он не поднимал головы и не отрывал глаза от всей этой белиберды. Что, если все мы, все-все вместе, отложив дела, враз вдруг задумаемся над главными вопросами нынешнего нашего скотского бытия: что может статься?

Недаром ведь есть пословица: мир охнет-камень треснет.

А вот этого как раз и не надо!

И всеми, какие только есть, кросс-, чайн-, сканвордами наша психическая энергия капля по капле растаскивается… нет-нет, хитрый человек все это придумал, конечно, — большой хитрец!

И вот понимаешь все это, а сам: «Скряга… скупец… эс, эс?»

Сходил на почту, сыну Сергею в Климовск позвонил, вернулся обратно к санаторию, вдоль корпуса пошел по аллее, вчера еще такой ослепительно-нарядной: денек простоял до вечера солнечный. С наслаждением дышал похолодавшим воздушком, смотрел на мокрые деревья впереди, а сам опять: эс, эс…

Понимающе сам себе улыбался: отлыниваешь?

В номере на столе лежит начало статьи о межнациональных отношениях на Кубани, так скажем… и ты вместо того, чтобы… Тот самый вариант: подсознание выбирает работенку полегче, пока с тяжким трудом готовится к почти неподъемной — разве это не так? Я ведь с того статью и начал: мол крута, гора, да миновать нельзя… Родина!

Невольно вспомнил другую историю с кроссвордом: и грустную, и смешную.

Как-то в московской мэрии мне пришлось довольно долго дожидаться помощника Лужкова по печати Цоя, корейца, который на телевизионном экране все мелькает у него за спиной. Дожидались его и несколько знаменитых в ту пору телевизионных ведущих с московского канала, которые и взялись-то кроссворд решать: убить время.

Они сидели в приемной, а я ходил взад-вперед по коридору, все помалкивал, не встревал, хоть иногда очень хотелось: случалось, бились они над вещами ну, просто очевидными… И вот я все же не выдержал: встрял.

«Не подходит!» — небрежным тоном сказал мне один из телеведущих, переквалифицировавшийся на время в кроссворд-ведущего, в кросс — жокея.