«Спецанекдот для Киселева, так! — тут же определил мудрый Миша: автором нашей залихватской беседы был киевский собкорр „Литературки“ Владимир Киселев. — Поздравляю тебя: пошло дело. Но ты не расслабляйся: думай дальше.»
— Это тебе персонально, — сказал я через несколько дней. — По просьбе трудящихся, так сказать: может ли еврей стать казаком? Да, может, если обрезание ему шашкой делали…
— Годится, — одобрил Миша. — Давай-давай, я кажется, почти договорился с издателем…
Потом мы разъехались по домам, и мне пришлось брать билет уже до Майкопа, потом… Сколько всего потом при быстротечной теперешней жизни произошло!
О нашем с Мишей Андрашой договоре вспоминал лишь иногда, и то — как бы краем сознания, самым краешком…
Но вот на днях раздались короткие и настойчивые телефонные звонки, я снял трубку, и нарочито вкрадчивый голос осторожно спросил:
— Я правильно попал? Это Исаак Моисеевич? Батька Кондрат вас еще не разоблачил?! Ви — по-прежнему кубанский казак Гарий Немченко?
— Ах ты, старый антисемит! — радостно заорал я. — Здорово, Илюша!
— Наш агент в Иерусалиме донес, — сказал он там чрезвычайно серьезным тоном, — что на днях вам стукнет шестьдесят пять, но, несмотря на это, у вас по-прежнему не имеется казацкой шашки… неужели-таки это правда? Встречайте в таком случае кемеровский поезд, начальник в десятом вагон, звать Валерий Александрович — он вам от нас вручит.
От бессменного, значит, постановщика всех мало-мальски заметных в чумазом нашем Кузбассе праздников и непременного их ведущего, от фонтанирующего, даже когда спит, поэта и пародиста, талантливого хохмача, старинного кемеровского дружка, «морозоустойчивого сибирака» Ильи Ляхова — шашка первому московскому атаману, а?!
Но ведь и шашка — первая.
До друга Илюхи, до Ильи Яковлича, никто ведь подарить так и не удосужился: все на себя цепляют казачки, все — только о себе…
Лишь фантазер и пересмешник Илюха мог от сердца оторвать: для товарища… Или в том и дело, что она ему — ни к чему?
Был бы жив Миша Андраша!
Постскриптум:
Этот коротенький рассказик я, растрогавшись, написал еще до того, как встретил потом кемеровский поезд.
Вместе с завернутой в белую бумагу и хрустящий целлофан шашкой начальник поезда передал мне конверт, в который вложены были стихи:
Был бы жив Миша!
Бросок в Ставрополь
По междугородной позвонил мне в Майкоп отец Сергий и говорит: а не хотели бы вы проехать со мною в Ставрополь?.. А что там, батюшка, спрашиваю, будет-то?.. Он помолчал, разглядывая, видимо, какую-то присланную ему официальную бумагу: «Будет вот что. Организационное заседание межконфессионального миротворческого совета при полномочном представителе Президента Российской Федерации в Южном федеральном округе — вот что будет. Владыка Исидор наш слегка приболел — благословил меня от епархии поехать… Из Майкопа на автобусе доберетесь? А тут сядем в машину…»
Все понял, но начинаю юлить, жалкий человек: а я-то, мол, какое отношение — к этому заседанию, батюшка?
— Проводит сам Казанцев, — отвечает он с миролюбивым терпением. — Разве это не шанс?.. Саша набело перепечатал на компьютере ваше письмо ему. Подпишете и — отдадим. На этот раз — прямо в руки.
Так не хочется отрываться от стола, тем более, что работа пошла, втянулся, наконец-то, — ну, батюшка! Десятка полтора лет назад, когда познакомились в родной моей станице Отрадной, «выйти за ограду храма» звал я его, а он упирался чуть не в прямом смысле: у нас, мол, это не принято — завлекать, человек сам должен к Богу прийти, это сектанты и стучатся в квартиры, и ловят народ на улице…