Гавань красных фонарей

Здоровяк не успел поставить свой таз, но, сообразив, что за спиной кто-то есть, бросил его под ноги и резко пригнулся, при этом уходя в сторону. Когда их глаза встретились, старший мичман на секунду смутился – а ведь добродушный с виду человек.

Викинг схватил топор, который был воткнут в трухлявый пень, привезенный сюда, видимо, в те старые времена, когда деревья беспощадно истреблялись на острове, и взмахнул ловко своим оружием так, что рядом с горлом Диденко просвистело отточенное лезвие.

Если бы не приказ Татаринова оставить мужика в живых, то Диденко бы не слишком смущался. Топора он не видел, что ли?!

Через три секунды в сторожку вошли один за другим Татаринов с Голицыным, не имея ни малейшего представления, что им предстоит увидеть. Ни размахивающий топором бородач, ни уклоняющийся от ударов Диденко не произвели на кавторанга такого впечатления, как содержимое перевернутого таза.

Вперемешку на пол вывалились человеческие органы и расходный материал при проведении хирургических операций: окровавленные бинты, вата, какие-то салфетки, а на них и между ними печень, почки, легкие, поблескивающие в полумраке…

Бородач, топчась на месте, неожиданно для себя поскользнулся и потерял равновесие. Быстро переступая ногами, он пытался не упасть, и у него это получилось, но Диденко, воспользовавшись моментом, приставил к горлу бородатого нож. Тот сверху вниз спокойно смотрел на русского, продолжая удерживать на весу топор, одного взмаха которого было достаточно, чтобы раскроить Диденко башку. Голицын успел зайти сбоку и взять на прицел голову викинга. Не моргая, сохраняя присутствие духа, рыжеволосый сказал каких-то непонятных два слова, опять же содержащие буквы «х» и «г», и резко опустил топор на голову Диденко. Старший мичман успел уйти в сторону, а две пули, выпущенные из пистолета с глушителем, разнесли череп здоровяку и отключили его от жизни. Голова дважды дернулась, пытаясь повторить траекторию пуль, после чего тело шмякнулось вниз по дороге, задев раздробленным черепом тот самый пенек, в котором еще недавно торчал топор.

Когда со здоровяком было покончено, Татаринов немного встряхнулся и оглядел сторожку, в которой они оказались.

– Трах-тарарах! – прокомментировал он.

Горка из детских трупов и разваленные на бетонном полу внутренности не давали сознанию переключиться на обыденную обстановку. Старая печь и котел выполняли здесь роль системы отопления, которая наверняка была предусмотрена для того, чтобы подавать тепло в двухэтажное здание за колючей проволокой.

Голицын убрал пистолет и подошел к телам детей, которые расстались со своей жизнью ради каких-то ужасных экспериментов или просто были убиты с целью забора у них жизненно важных органов. Он постоял над ними немного, потом подошел к столу и взял упаковку новых резиновых перчаток, которые тут же натянул себе на руки.

Татаринов попросил перевернуть двух мальчиков, чтобы рассмотреть те повреждения, которые у них были. Когда он посмотрел на лица детей, то увидел, что это те самые два русских мальчика, которых они спасли несколько недель назад. Надеялись, что спасли… Несколько надрезов в области печени и почек не оставляли никаких версий, кроме той, что их использовали в качестве доноров.

С белобрысой девчонкой, которую они никогда не видели, все было гораздо хуже. У нее полностью была вскрыта грудная клетка, и оттуда были забраны и легкие, и сердце.

«Добрый доктор» все-таки зашил тело. Наверное, для того, чтобы не капало, пока ее не довезут сюда, до этой печи, назначение которой, как можно было предположить, было двояким. Да еще этот пенек и находящийся рядом топор…

– Сними это все, – приказал Голицыну Татаринов и вернулся к входу, чтобы осмотреть содержимое микроавтобуса.

Но в кузове машины, кроме окровавленных разводов на оцинкованном листе, не было ничего.

Уж каким крепким Диденко не был, он не выдержал всего этого, судорожным движением сорвал с пояса фляжку, ту самую, в которой таскал с собою водку, и влил в себя несколько глотков. На мгновение стало легче…

Татаринов, поставив Голицына на входе, сам сел на табурет и закурил, заставляя себя смотреть то на трупы, то на органы и как бы привыкая к тому, что он видит, принуждая сознание смириться с происходящим.

– Тела детей оттащить от сторожки и спрятать, – распорядился командир. – Этого бородатого на куски и в печку. Наведите здесь порядок. Кроме того, фургон придется отогнать. Если увидят, что он здесь стоит, а хозяина нет, то начнут искать бородатого, а нам этого не нужно.

Наведение порядка заняло больше сорока минут. Зато по окончании сторожка-котельная приняла свой первозданный вид – и никаких следов. Хорошо, что с водой без проблем. Открываешь кран, и она начинает течь прямо на бетонный пол.

Татаринова не оставляло ощущение того, что это здание строилось именно для цели утилизации трупов. Котельная – это так, прикрытие. Но той долей разума, что у него осталась, он понимал, что это не так.