Гавань

…Хёд один гулял по опушке. Он очень скучал по Эйр. Этим вечером ему показалось, что тоска становится непреодолимой. Он лёг на опавшие листья и попытался уснуть, но сон не приходил к нему – даже обычный, ночной, скользил где-то на окраине сознания. Он оставил попытки и стал вспоминать. Сначала он чувствовал только пустоту и холод, но потом ему стало теплее. Он вспомнил, как его, раненного, привезли в госпиталь, и он лежал в приёмном покое, рассматривая потолок, на потолке были трещины, и ему казалось, что это холмы, зелёные холмы, над которыми вот-вот взойдёт заря, и было больно, очень больно, а потом всё меньше, потому что к нему подошла она – он ещё не знал кто, сделала укол и заговорила с ним. Он отвечал невпопад, но что-то говорил, и она говорила, а потом его везли по коридору, был серый день, горели лампы, одна-другая, он пытался считать их, а потом сбился со счёта. Он вспоминал себя выздоравливающим, как стоял в саду у госпиталя, и все время пытался высмотреть невысокую стройную девушку с короткими тёмными волосами и синими глазами, которая носилась туда-сюда; он не знал, как с ней познакомиться, а она познакомилась с ним сама – села у кровати и заговорила. Как он набрал ей каких-то цветов в саду, и, выписываясь, предложил встретиться. Какой длинной и бесконечной была улица, на ней загорались фонари, а она шла к нему – в ярком оранжевом плаще, шла и шла, этот момент длился очень долго, целые царства могли возникнуть и впасть в ничтожество, пока она шла, и вот она совсем близко, и он говорит ей: «Привет, Эйр».

Хёд вернулся к костру последним. Все уже спали, в палатке или в джипе. Форсетти был часовым. Он посмотрел на Хёда.

– Знаешь, Хёд, ты довольно чудной парень. Но в тебе что-то есть. Какая-то крепость, невидимая сразу. Это как старое вино, которое пьёшь как воду, а потом оно сбивает тебя с ног. Я понимаю, почему она выбрала тебя…