Гассан и его Джедди

— Слушай…

Гассанъ говорилъ тихо. Часто онъ останавливался, и тогда ясно слышался легкiй, какъ лепетъ Джедди, плескъ волнъ. Чёрные крабики выставились изъ щелей, дышали морскимъ воздухомъ и тоже слушали.

— Слушай… Ты уѣхала… мы пошли… Джедди всё говорилъ кукли… какъ вѣтерокъ, говорилъ кукли: „она придетъ, Джедди, она придетъ“… О тебѣ говорилъ… и спалъ, и кукля держалъ… И днемъ говорилъ… и другой днемъ говорилъ… ходилъ рыбу ловилъ, — три ходилъ и кукля носилъ… „Барина, говорилъ, прiѣдилъ баина“… Ты прiѣдилъ, и Али прiѣдилъ, и Джамахэ… Я говорилъ: „ѣдемъ въ Стамбулъ!!!“ А онъ: „ни… ни ѣдемъ въ Стамбулъ… Али прiѣхалъ, баина прiѣхалъ, тогда въ Стамбулъ ѣхалъ“…

Джедди ждала отца, Джедди думала обо мнѣ…

— Дальше, Гассанъ!

— А Али не ѣхалъ… и ты не ѣхалъ… А Никапулла, жирна чорта, говорилъ Джедди… утонула Али и Джамахэ, и не прiѣдетъ… Я ему рожу плевалъ и за усы хваталъ… и Джедди кричалъ и плакалъ… И турки нашъ Никапулла колотилъ и билъ…

Почти у самой пристани вынырнули дельфины. Они выпрыгивали и падали бокомъ, брызгая воду.

— Шторма… Дельфинъ игралъ, — шторма…

— Дальше, Гассанъ!

— Да… Никапулла въ судъ ходилъ, и турки наши въ тюрьмѣ сидѣлъ… два недѣль сидѣлъ… Я сказала Джедди: „Никапулла обманывалъ, Али въ Стамбулъ засидѣлъ, скоро бывалъ, письмо присылалъ“… Джедди вѣрилъ и плакалъ…

Гассанъ взялъ мою руку и сталъ говорить громче.

— Штормъ была… сильный буря. Камни шумѣлъ, маякъ тушилъ, баркасъ швырялъ на камни…

— Да баракъ въ море топилъ и наши турки три потопилъ… Ночь… ночь… Джедди не спалъ, кукла держалъ, лепеталъ: „Али… Али“… Меня тормахала: „Али… Али… на море ступай!.. Смотри Али!..“ — Нордоста свистѣла, ледъ замерзала… „На море иди! Али смотри“!.. Взялъ я Джедди… горячiй былъ… вся красный, какъ туфля… Закрылъ шаль, къ морю пошли… У-у-у… Темъ, какъ чёрный глазъ… Шумитъ-шумитъ… камни шумитъ… гремитъ-гремитъ… Стали у маяка… — „Ну? что? — говорилъ я: — кто поѣдилъ въ темь? Чёрный глазъ, — ничего не видали… Спитъ Али въ Стамбулъ, солнца ждетъ… Какъ солнца высоко ходилъ, — прiѣдилъ Али… Домой надо… всѣ спятъ… Шайтанъ по морю ходилъ“… — Джедди кричалъ: — „Али! Али!.. Джамахэ“… Кричалъ, дрожалъ… плакалъ, барина, тебя звалъ… Всё кричалъ: „ѣзди въ Стамбулъ! Сейчасъ ѣзди!.. Проси Накапулла… у него бригъ ходила… ѣзди! Али хочу!..“ Трепалъ насъ шайтанъ, пошелъ мы домой…

Жжж… шштит… — Золотой змѣёй протянулась въ темнѣвшемъ небѣ ракета, щёлкнула и разсыпалась въ море. Кто-то уже встрѣчалъ Святую ночь.

Гассанъ уныло проводилъ взглядомъ ракету и замолчалъ. Я подалъ ему руку.

— Дальше, Гассанъ!..

— Ну… пришли домой… Джедди спалъ, хрипѣлъ: хрии-хри… всё хрипѣлъ… Горячiй… уу-у… Кукля кричалъ, барина кричалъ. Али кричалъ… День кричалъ… хрипѣлъ… Турки наши пришелъ, докторъ звалъ… Джедди хрипѣлъ, не дышалъ… Докторъ говорилъ — горла рѣзалъ… не давалъ… „Ой, зачѣмъ рѣзалъ? Аллахъ не вёлѣла!“ Кричалъ докторъ, ругалась… Не давалъ, ни-ни… Ушла докторъ… Утро стала, солнца вышла… Джедди глазъ открылъ и Али сказалъ… и барина сказалъ… и… захрипѣ-ѣлъ… и… смерть пришёлъ… И кричалъ Гассанъ… Аллахъ сказалъ такъ… Великiй Аллахъ… А Джедди кричалъ: — „Али! Али!.. Джамахэ“.

Старикъ сидѣлъ неподвижно, низко опустивъ голову. Молчалъ и я. Ночь наступила быстро. Въ сторонѣ курзала вспыхивали съ трескомъ ракеты. Десятки огненныхъ нитей тянулись къ звѣздамъ. Совсѣмъ почернѣло море. Вздрагивали верхушки зыби, схватывая тихiе лучи звѣздъ. Время бѣжало…

Я не хотѣлъ уходить. Мнѣ всё казалось, что около насъ — гдѣ-нибудь — Джедди: она забѣжала за край дамбы, сторожить крабика или собираетъ гальку…

— Ну, а ты, Гассанъ? Ты какъ теперь?

— Что я… Виноградъ копалъ… деньга бралъ и въ Стамбулъ, буду тамъ помиралъ, на родной землѣ. Тамъ тепло… хлѣбъ у насъ — пшеничный хлѣбъ… даромъ совсѣмъ… Ѣзди къ намъ, барина, ѣзди!..

— А Джедди? Вѣдь она здѣсь… И ты оставишь её?..

— Ни-ни… Со мной она… Туфли со мной, Джедди со мной, Джедди тамъ — укзаалъ онъ въ пространство; — Джедди тутъ, — указалъ онъ на сердце. — Аллахъ, Аллахъ!.. — Онъ покачалъ головой.

Снова вспыхнули и съ трескомъ разсыпались ракеты. Вздрогнулъ старикъ и сжалъ мою руку.

— Проклятой чужой сторона!.. твоя сторона. Бѣдный человѣкъ обижалъ… Гассанъ обижалъ…

Турокъ затрясъ головой и заплакалъ.

— Чужой сторона… злой сторона… И солнце холодный, и море злой… и люди…

Я молчалъ. Гассанъ потерялъ слишкомъ много, и чужая сторона была для него страшной, и море было проклятымъ. Здѣсь онъ потерялъ всё…

Мы долго сидѣли. Ночь висѣла надъ морской пучиной, глухая ночь. А старикъ не уходилъ въ свой жалкiй уголъ. Плескалось море. Становилось свѣжо.

— Бу-ммм… Ударъ колокола прокатился надъ моремъ и отозвался въ горахъ. Я вздрогнулъ…

Святая ночь!

Вздрогнулъ Гассанъ и вопросительно посмотрѣлъ на меня: его удивило, что ударили ночью.

— Сегодня въ ночь мы празднуемъ великiй праздникъ, Гассанъ. Сегодня ночью воскресъ нашъ Богъ и воскресилъ мёртвыхъ…

Гассанъ шире раскрылъ глаза.

— Ты… сказала… Богъ… воскресилъ мёртвыхъ…

— Да, Гассанъ. Мы такъ вѣримъ и это было такъ.

Турокъ недовѣрчиво покачалъ головой.