Гассан и его Джедди

Джедди склонилась къ нему. Ея большiе глаза неподвижно смотрѣли въ синiе, всё болѣе и болѣе нароставшiе валы. Вѣтеръ крѣпчалъ.

— Что вы сказали ей, Гассанъ?

— Сказалъ? Я сказала, — не надо… плакать не надо… Али скоро придетъ… Джедди давно ждетъ…

— А… такъ она не знаетъ, что онъ погибъ?

Старикъ схватилъ меня за руку. На его темномъ лицѣ отразился испугъ.

— Ни… ни… Великiй Аллахъ накажетъ… Джедди не знаетъ… Джедди ждетъ Али… Онъ поѣхалъ въ Стамбулъ покупать ей новыя туфли… Да, да… пусть не знаетъ…

И я понялъ, почему Джедди плачетъ въ бурныя ночи и зоветъ Гассана на море, когда шумитъ буря.

Ближе подходилъ бригъ. Его трехъэтажныя мачты гнулись, и глухо пощёлкивали паруса.

Видно было, какъ на бригѣ работали, готовясь пристать. Вотъ бригъ повернулся и сталъ подходить бокомъ. Заскрипѣли цѣпи: это спускали якорь.

Джедди уже не смотрѣла на бригъ; она прижималась къ Гассану, какъ птичка на скалѣ.

Плечики ея вздрагивали.

— Миля, миля… — бормоталъ старикъ по-русски, укутывая её въ свой чёрный пиджакъ.

Темнѣло. На шхунахъ поднимали огни. Море шумѣло. Краснымъ глазомъ смотрѣлъ маякъ со скалы.

— Ждетъ… всё ждетъ… — вдругъ сказалъ Гассанъ и затихъ. Что-то влекло меня къ этимъ двумъ существамъ, такимъ сиротливымъ, одинокимъ, такимъ жалкимъ передъ этимъ суровымъ моремъ. Но пора домой.

Я взялъ руку Гассана и крѣпко пожалъ на прощанье. Старикъ посмотрѣлъ на меня и вдругъ сталъ трясти мою руку. Что онъ хотѣлъ сказать? Можетъ быть, подѣлиться своимъ горемъ? Онъ всё не отпускалъ моей руки. Я понялъ его и сѣлъ рядомъ.

— Ге, Ге! — одобрительно произнёсъ онъ. — Хорошiй ты, барина… добрый барина… Гассанъ тебѣ будетъ сказалъ… всё сказалъ… Ты давалъ руку Гассанъ… Никто не давалъ руку Гассанъ. Полицей ругалъ Гассанъ… Хозяинъ ругалъ… всѣ ругалъ, ты одинъ не ругалъ…

— Ну, Гассанъ, скажите что-нибудь о себѣ… объ Али…

Я помню ясно, какъ турокъ довѣрчиво положилъ мнѣ на руку свою грубую ладонь и вздохнулъ.

— Али… да… Али… Годъ скоро… скоро годъ… — глухо сказалъ онъ. — Вотъ солнца холодный станетъ, и годъ будетъ… Нордоста [1]шумѣлъ… Шторма стоялъ на морѣ… Али собирался въ море… Никапулла посылалъ. — „Не ѣзди, Али, — сказялъ я, — не ѣзди“. Джедди больной былъ, плакалъ, кричалъ, Али не служилъ… чилавэкъ такой… Грекъ Никапулла… богатый, большой богатый… Пшеницу покупалъ… Шхуны ходилъ у него… тридцать шхуны… рыбу ловилъ, заводъ рыбный… Большой чилавэкъ, — нужно ѣхать. Прогонялъ онъ Али и тогда ходи голодать… И не хотѣлъ Али ѣхать… не хотѣлъ… — „Ѣзди, ѣзди за кефаль [2], ѣзди!“ — сказалъ Никапулла. — Не дамъ деньга, выгоню въ шею, и будешь, какъ собака“… Ещё греки были… у Али… на шхунѣ ходили… сталъ смѣяться: „трусъ, трусъ! Море боялся“… А Али моря не боялся, онъ ничего не боялся… Онъ Джедди жалѣла, много жалѣла… Больной была… уголёкъ была… вотъ какой горячiй… Пошла Али на море, и я пошла на море. Шумъ, шумъ… такой… Шайтанъ ходилъ, камни кидалъ, у маякъ кидалъ… Большой скала въ море упалъ… вонъ!..

Подъ маякомъ, во тьмѣ надвигающейся ночи, я различалъ фантастическую группу обломковъ известковаго камня.

— Станцiю срывалъ… потомъ новый ставили… Пограничника [3]въ море бросалъ. И поѣхалъ Али…

Море разыгралось. Вѣтеръ срывалъ и добрасывалъ въ насъ бѣлые гребешки волнъ.

— И нѣтъ его, нѣтъ Али…

— Али… — печально пролепетала Джедди и показала пальчикомъ въ море. — Джамахэ…

— Да, да… — закачалъ Гассанъ головой, — Джамахэ…

— Что это за Джамахэ?

— Шхуна… Али ѣздилъ въ море… Ге! ничего не забылъ… Малъ-малъ, помнитъъ… какой, ишь какой памятливый… Сказалъ такъ Аллахъ, и нѣтъ Али… И одни… мать помиралъ въ Стамбулъ, молодой совсѣмъ… Али на перевозъ былъ, товаръ возилъ… Прiѣхала чорта пузатая, Никапулла, въ Стамбулъ, Джедди смотрѣлъ… „Хорошiй какой, ой, какой хорошiй Джедди… совсѣмъ красивый“, — говорилъ, долго говорилъ. Феску мнѣ покупалъ, Али шарфу. Джедди шёлковый шаль… хорошiй шаль. Деньги давалъ… Ѣзди къ намъ, ѣзди! Рыбу лови, на шхунѣ ходи!“ Поѣхалъ Али на чужой сторона, меня забиралъ, Джедди забиралъ… Джедди ѣхалъ, — Гассанъ ѣхалъ. Нѣтъ Джедди, Гассанъ зачѣмъ жить… и вотъ… нѣтъ Али… нѣтъ… — Гассанъ вздохнулъ.

— А у насъ въ Стамбулъ… ой, хорошо у насъ въ Стамбулъ… Ѣзди къ намъ, — вдругъ сказалъ мнѣ Гассанъ, оживившись. — Хлѣбъ у насъ, пшеничный хлѣбъ… до солнца — копейка фунтъ, а вечеромъ — два даютъ. Ѣзди къ намъ, барина, совсѣмъ ѣзди, — говорилъ турокъ, забывъ, что онъ уже не въ Стамбулѣ. — У васъ плохо… плохо у васъ… А Али думалъ!.. Прошелъ зима, получалъ деньга, ѣхалъ въ Стамбулъ… А Джедди болѣлъ всё… всё кашлялъ: ихи… — ихи… А тамъ тепло у насъ… Солнца всё ждалъ… и вотъ…

Громадный валъ съ трескомъ ударилъ въ дамбу и окатилъ насъ. Джедди вскрикнула и отбѣжала назадъ. Она испуганно смотрѣла въ море, и я ясно слышалъ, какъ она лепетала:

— Али… Али… Джамахэ…

Гассанъ свернулъ снасти, поднялъ Джедди. Запахнулъ её въ пиджакъ и поклонился мнѣ. Я долго смотрѣлъ имъ вслѣдъ. Шхуны уже съ шумомъ сталкивались другъ съ другомъ, и команда спѣшила поставить ихъ на вторые якоря. На станцiи уже висѣли сигналы: „крѣпче“ „NO“, „осторожнѣй“, „не выходить въ море“, „ожидается сильный штормъ“.