Гарсиа Маркес

В 1994 году Маркес посетил Апрельскую ярмарку в Севилье, о чём давно мечтал, во многом и благодаря рассказам своего друга-андалусца — премьер-министра Испании Фелипе Гонсалеса, убеждавшего в том, что жизнь без севильской ярмарки неполная.

Автору этих строк через несколько лет тоже посчастливилось побывать на ярмарке в Севилье по приглашению писателей и журналистов, которые встречались с Маркесом и отчасти сопровождали его. Интервью он почти не давал, разве что симпатичной журналистке газеты «Эль Паис» Росе Мора (мои приятели из Андалусии тоже подметили, что Маркес не отказывал хорошеньким интервьюершам — редакторы этим пользовались, подсылая длинноногих фотомоделей с диктофонами, которые смутно себе представляли, кто этот седоусый мужчина и что именно у него брать).

Маркес прибыл в Андалусию загодя, на Святой неделе. Андалусцы гордятся своими торжествами, где ярмарка и карнавал сливаются воедино, где фигура Богоматери в карнавальных одеяниях проплывает по улицам среди арабских скакунов и танцоров фламенко, где рядом со скульптурами святых, разукрашенных как ярмарочные зазывалы, бойко продаются пирожки с «волосиками ангела» или тянучки «монашкины вздохи»…

Андалусия, которую поэты назвали «арабской красавицей с цыганской кровью», явилась одной из прародительниц Латинской Америки как таковой и Колумбии в особенности. Вся Испания — смешение кровей, традиций, культур. Но в Андалусии «замес» особенно крут и гремуч. Финикийцы, греки, римляне, вандалы, цыгане, мавры…

Торжества Святой недели в Севилье длятся от Вербного воскресенья до Пасхи: роскошные и многолюдные службы в соборах, театрализованные представления на темы священной истории, обеты и благодарения за услышанные молитвы. После Святой недели Севилья погружается в безумство Апрельской ярмарки. На смену торжества духа приходит разгул плоти: вино, коррида, лошади, фламенко… Мой знакомый литератор Фернандо Монтеро, родившийся в Севилье, живущий в Марбелье, в апрельские дни 1990 года наблюдал за Маркесом, иногда и сопровождал его.

— Роса Мора из «Эль Паис» взяла его в оборот, — рассказывал Фернандо. — Но я, намереваясь писать о превратностях латиноамериканского литературного «бума», полностью, как мне тогда думалось, замешенного на политике, почти всё время был рядом. С субботы, когда я видел, как задумчиво слушал он «Gloria in Excelsis Deo» («Слава вышних Богу») в нашем соборе и звон колоколов, которому нет равных в мире. И с парада арабских скакунов вот здесь, на Прадо-де-Сан-Себастьян, на лугу, где когда-то инквизиция производила аутодафе, рядом с табачной фабрикой, на которой работала та самая Кармен, — парадом открывается Ярмарка.

В кафе под открытым небом между палатками и павильонами мы с Фернандо пили прохладное розовое вино, закусывали торрихас (гренками) и жаренными во фритюре ломтиками телятины, в которые завёрнуты ветчина холодного копчения и фламенкинес (сыр), а вокруг, по дорожкам, посыпанным золотистым песком, прогуливались мужчины, женщины и девочки, наряженные, как и взрослые, в платья прошлых веков, в кружевах и лентах, с веерами, и танцевали, и пели, и проносились в каретах, верхом, и обнимались и целовались… В атмосфере севильской Ярмарки причудливо сочетаются извечная святость (продемонстрированная на Святой неделе) и неизбывная греховность.