У Гарри пересохло во рту, а живот начало крутить, он бросился за ним, стараясь не шуметь. Прыгнув через последние шесть ступенек, он мягко приземлился на ковёр в коридоре, оглядываясь в поисках Добби. Из столовой долетал голос дяди Вернона: «…расскажите Петунии ту смешную историю о тех американских водопроводчиках. Она так мечтала её услышать…»
Гарри вбежал на кухню и почувствовал себя так, будто у него пропали все внутренности.
Шедевр тети Петунии, великолепнейший десерт, гора из сливок и сахарных фиалок, плавал под потолком. В углу, на самом верху буфета, скрючился Добби.
— Нет, — прохрипел Гарри. — Пожалуйста… они меня убьют…
— Гарри Поттер должен сказать, что не вернётся в школу…
— Добби… пожалуйста…
— Скажите, сэр…
— Не могу!
Добби трагически взглянул на него.
— Тогда Добби придётся сделать это, сэр, ради блага Гарри Поттера.
Десерт с ужасающим грохотом рухнул на пол. Сливки забрызгали окна и стены, а блюдо разбилось вдребезги. Со звуком, похожим на взмах кнутом, Добби испарился.
Из столовой донеслись крики, и в кухню ворвался дядя Вернон, чтобы обнаружить там замершего в ужасе Гарри, с головы до ног в десерте тети Петунии.
Поначалу ещё казалось, что дяде Вернону удастся всё уладить. («Это наш племянник… нездоров на голову… он плохо реагирует на встречи с другими людьми, поэтому мы держим его наверху…»). Он увёл шокированных Мейсонов обратно в столовую, пообещал Гарри, что сдерёт с него шкуру, когда Мейсоны уедут, и дал ему швабру. Тетя Петуния отыскала в морозилке немного мороженого, а Гарри, всё ещё дрожа, начал выскрёбывать кухню.
Быть может, дяде Вернону и удалось бы ещё заключить свою сделку… если бы не сова.
Тетя Петуния только начинала предлагать всем мятные пастилки, когда огромная сипуха влетела в окно гостиной, уронила на голову миссис Мейсон письмо и вылетела на улицу. Миссис Мейсон завизжала как баньши и выскочила из дома, крича что-то про сумасшедших. Мистер Мейсон задержался ровно настолько, чтобы сообщить, что его жена смертельно боится птиц любых форм и размеров и спросить, считают ли они всё это смешной шуткой.
Гарри всё ещё стоял на кухне, крепко держась за швабру в качестве опоры, когда на него надвинулся дядя Вернон, демонически сверкая маленькими глазками.
— Читай! — зловеще прошипел он, размахивая письмом, которое принесла сова. — Давай… читай!
Гарри взял письмо. Это не было поздравлением с днём рождения.
Мы располагаем информацией о том, что сегодня вечером в 21:12 в районе Вашего проживания было применено Заклинание Парения.
Как Вам известно, несовершеннолетним волшебникам не разрешается применять заклинания вне школы, и дальнейшее колдовство с Вашей стороны приведет Вас к исключению из вышеозначенной школы (Декрет «О Разумном Ограничении Несовершеннолетнего Колдовства» от 1875 года, параграф C).
Мы также напоминаем Вам, что любое волшебство увеличивает риск быть обнаруженным неволшебным сообществом (магглами) и является серьёзным нарушением раздела 13 «Акта о Секретности Международной Конфедерации Колдунов».
Желаем Вам приятных каникул!
Искренне Ваша,
Офис Незаконного Применения Магии,
Министерство Магии.
Гарри поднял глаза и сглотнул.
— Ты не говорил нам, что тебе не разрешено использовать магию вне школы, — произнес дядя Вернон с безумным блеском в глазах. — Забыл упомянуть… Я бы сказал, вылетело из головы…
Он навис над Гарри, как огромный бульдог, обнажив все зубы.
— Так вот, парень, у меня для тебя новости… Я тебя запру… Ты никогда не вернёшься в эту школу… никогда… а если только попробуешь выбраться с помощью магии — они тебя исключат!
И, разразившись безумным смехом, он потащил Гарри вверх по лестнице.
Дядя Вернон сдержал своё слово. Следующим утром он заплатил кому-то, чтобы тот приладил на окно спальни Гарри решётку. Он лично пропилил в двери отверстие, чтобы три раза в день внутрь можно было пропихивать немного еды. Гарри выпускали в ванную только утром и вечером. Всё остальное время он был заперт в комнате.
Три дня спустя, Дёрсли не подали никаких признаков того, что смягчат наказание, и выхода из сложившейся ситуации Гарри не видел. Он лежал на кровати, наблюдая сквозь решетку на окне, как садится солнце, и в отчаянии думал, что же с ним будет.