Гарри встал на ноги и потянулся. Тетя Петунья и дядя Вернон определенно считали, что когда бы Дадли не заявился домой — он пришел вовремя, но прийти позже Дадли — это уже слишком поздно. Дядя Вернон грозил запереть Гарри в сарай, если он еще когда-нибудь придет домой позже Дадли, и поэтому, подавив зевок и все еще хмурясь, Гарри направился к парковым воротам.
Магнолия-Роад так же, как и Бирючиновая улица, была застроена большими квадратными домами с идеально ухоженными лужайками, принадлежащими большим квадратным людям, которые разъезжали на очень чистых автомобилях, так же, как и дядя Вернон.
Гарри предпочитал ночной Литтл Уингинг, когда зашторенные окна уже светились в темноте, как яркие драгоценные камни, а он не подвергался никакой опасности услышать неодобрительный шепот, проходя мимо домовладельцев, оскорбленных его «преступным» видом. Он шел быстро, так что еще на середине Магнолия-Роад опять увидел шайку Дадли — они прощались на Магнолия-Кресчент. Гарри отступил в тень большого куста сирени и стал ждать.
— …Визжал как свинья, да? — говорил Малкольм, под гогот остальных.
— Очень классный хук правой, Большой Ди, — сказал Пьерс.
— Завтра в то же самое время? — спросил Дадли.
— Давайте у меня, родителей не будет, — ответил Гордон.
— Тогда увидимся, — сказал Дадли.
— Пока, Дад!
— Увидимся, Большой Ди!
Гарри выбрался наружу, когда компания разошлась. Когда голоса стихли, он еще раз миновал поворот Магнолия-Кресчент и, шагая очень быстро, скоро услышал впереди Дадли, который шел непринужденным прогулочным шагом, фальшиво насвистывая.
— Эй, Большой Ди!
Дадли повернулся.
— О, — буркнул он, — это ты.
— Ну и давно тебя так зовут, а «Большой Ди»? — спросил Гарри.
— Заткнись, — бросил Дадли, отворачиваясь.
— Классное имя, — усмехнулся Гарри и, ускорив шаг, нагнал кузена, — Но для меня ты всегда будешь «сладенький Дадличка».
— Я сказал, ЗАТКНИСЬ! — ответил Дадли, сжимая окорокоподобные руки в кулаки.
— А что, ребята не знают, что тебя твоя мама так называет?
— Пошел вон.
— Ты не говоришь ей «пошла вон». А как насчет «Конфеточка» и «Дюдюшка», так тебя можно называть?
Дадли ничего не ответил. Борьба с желанием наброситься на Гарри, казалось, потребовала всей его силы воли.
— И кого вы били сегодня вечером? — уже без усмешки спросил Гарри, еще одного десятилетнего малыша? Я знаю, что вы сделали с Марком Эвансом позапрошлой ночью…
— Он сам виноват, — буркнул Дадли.
— Да ну?
— Он мне грубил.
— Да? Сказал, что ты похож на свинью, которую научили ходить на задних ногах? Так это не грубость, Дад, это — правда.
У Дадли дернулся мускул на щеке. Гарри получал огромное удовлетворение от того, как он взбесил Дадли; ему показалось, что он направил на кузена свое собственное бешенство, и сейчас это было единственной отдушиной.
Они повернули на узкую дорожку, где Гарри когда-то впервые увидел Сириуса, и которая соединяла Магнолия-Кресчент с Уистерия-Уок. Здесь было пусто и еще темнее, чем на соседних улицах, потому что не было уличных фонарей. Шаги их заглушались стенами гаража с одной стороны и высоким забором с другой.
— Думаешь, что ты крутой, раз носишь с собой эту штуку? — спустя несколько секунд спросил Дадли.
— Какую штуку?
— Ту, которую прячешь.
Гарри опять усмехнулся:
— Я вижу, ты не так глуп, как выглядишь, Дад? Но вообще-то если б ты был настолько глуп, то не смог бы в одно и тоже время и ходить, и разговаривать.
Гарри вытащил палочку, краем глаза заметив, что Дадли это увидел.
— Вам не разрешают, — сразу сказал тот, — Я знаю, что не разрешают. Тебя выгонят из этой дурацкой школы, куда ты ходишь.
— Откуда ты знаешь, что они не изменили правила, Большой Ди?
— Они не изменили, — не очень уверенно сказал Дадли.
Гарри приглушенно рассмеялся.
— Без этой штуки ты ничего не можешь со мной сделать, — огрызнулся Дадли.
— Ага, особенно если учесть, что тебе нужно четыре помощника, чтобы напасть на десятилетнего… Думаешь, боксерский титул дает тебе право колотить всех подряд?… Сколько лет было твоему сопернику? Семь? Восемь?
— К твоему сведению, ему было шестнадцать, — буркнул Дадли, — и он был в нокауте двадцать минут после того, как я его свалил, а еще он был в два раза тяжелее тебя. Смотри, вот скажу папе, что ты мне угрожал этой штукой…
— Теперь побежишь к папочке, да? Сладенький чемпион испугался палочки противного Гарри?
— По ночам ты не такой храбрый, да? — осклабился Дадли.
— Сейчас ночь, Дюдюшка. Ночью называется время, когда темно, так, как сейчас.
— Я имел в виду, когда ты спишь, — взвился Дадли.
Он остановился. Гарри тоже остановился и посмотрел на кузена.
Из того немногого, что смог увидеть в темноте на здоровенном лице Дадли, он уловил его торжествующий взгляд.
— В смысле? Что это значит: я не такой храбрый, когда сплю? недоуменно спросил Гарри, — Я что, по твоему боюсь подушки или еще чего?
— Я слышал тебя прошлой ночью, — затаив дыхание, сказал Дадли, — Как ты разговариваешь во сне. Стонешь.
— Что ты имеешь в виду? — повторил Гарри, но ему стало не по себе. Прошлой ночью ему опять снилось кладбище.
Дадли резко рассмеялся, а потом сказал тонким, жалобным голосом.