Гарри Поттер и Дары Смерти

Гарри повернулся к Рону и Гермионе спиной, притворившись, что разглядывает старый гобелен с фамильным древом Блэков. Гермиона взвизгнула; Гарри поднял палочку, резко обернулся и увидел серебристый дымок, втянувшийся в гостиную через окно. Дымок превратился в куницу, заговорившую голосом отца Рона:

— Вся семья в безопасности. Не отвечайте — за нами следят.

Патронус растаял в воздухе. Рон то ли всхлипнул, то ли застонал и повалился на диван; Гермиона села рядом и сжала его руку.

— С ними все хорошо, все в порядке, — шептала она. Рон рассмеялся и обнял ее.

— Гарри, — обратился он к другу через плечо Гермионы, — я…

— Да все в порядке, — откликнулся Гарри. Голова у него болела все сильнее. — Это же твоя семья — конечно ты тревожишься. Я бы себя так же чувствовал, — тут он подумал о Джинни. — Да я так и чувствую.

Головная боль достигла пика, став обжигающей — точь-в-точь, как во дворе Норы. Он с трудом расслышал слова Гермионы:

— Я не хочу сегодня оставаться одна. Может, воспользуемся спальными мешками — они у меня с собой — и переночуем в этой комнате?

«Давай» Рона прозвучало как в тумане. Терпеть боль уже не было сил. Нужно было уступить.

— Я в ванную, — пробормотал Гарри и быстро выскочил из комнаты, стараясь все же идти, а не сорваться на бег.

Он с трудом успел. Запер трясущимися руками за собой дверь, обхватил разламывающуюся голову и повалился на пол. Сквозь взрыв боли он чувствовал, как овладевает душой чужая, не принадлежавшая ему ярость. Потом его глазам предстала длинная комната, освещенная только одним факелом. На полу вопил и корчился высокий белокурый Упивающийся Смертью. Гарри разглядел изящную фигурку, стоявшую над жертвой с вытянутой палочкой, потом услышал собственный голос — высокий, холодный, безжалостный:

— Еще, Роул? Или можно уже заканчивать и скормить тебя Нагини? Лорд Волдеморт не уверен, что простит тебя на этот раз… Ты для того меня вызвал — сказать, что Гарри Поттер вновь ускользнул? Драко, продемонстрируй Роулу еще разок наше неудовольствие… сделай это или сам почувствуешь мой гнев!

Остаток видения исчез в огне. Ревущее пламя метнулось вперед, освещая испуганное, осунувшееся бледное лицо… Гарри тяжело перевел дух и открыл глаза. Ощущение было такое, словно он вынырнул из глубины на поверхность.

Он распростерся на холодном каменном полу, почти касаясь носом хвоста серебряной змеи, отчеканенной на ванне. Потом сел. Изможденное, замершее лицо Малфоя все еще стояло перед глазами. Увиденное вызывало тошноту, равно как и осознание того, как Волдеморт сейчас использует Драко.

В дверь коротко стукнули, и Гарри подпрыгнул от голоса Гермионы:

— Гарри, тебе зубная щетка нужна? Я ее прихватила.

— Да, спасибо большое, — отозвался он, стараясь, чтобы голос прозвучал небрежно. Поднялся на ноги и впустил ее внутрь.[13]

Глава десятая — Рассказ Кричера

На следующее утро Гарри, устроившийся в спальном мешке на полу гостиной, проснулся рано. Между тяжёлыми занавесками виднелся кусочек неба: оно было холодно-предрассветным, цвета разбавленных чернил. В тишине было слышно разве что глубокое дыхание Рона и Гермионы. Гарри посмотрел на их тёмные силуэты на полу: с Роном случился приступ благородства, и он настоял, чтобы Гермиона взяла себе подушки с дивана, поэтому она спала на возвышении. Рука Гермионы свесилась на пол, пальцы — в паре сантиметров от пальцев Рона. Гарри задумался, держались ли они за руки перед тем, как заснуть. Почему-то от этой мысли ему стало одиноко.

Взгляд Гарри скользнул по тёмному потолку, по люстре в тенётах. И суток не прошло с тех пор, как он стоял у залитого солнцем свадебного шатра, встречая гостей. Как будто это происходило в другой жизни. Что будет дальше? Гарри лежал на полу, думая о хоркруксах, о пугающе сложной миссии, возложенной на него Дамблдором… Дамблдор…

Горе, охватившее Гарри со смертью старого директора, сейчас ощущалось иначе. Обвинения из уст Мюриэл на свадьбе проникли в его мозг, угнездились там, отравляя и оскверняя самую память о волшебнике, который был для Гарри идеалом. Как мог Дамблдор допускать происходившее? Неужели он в чем-то был похож на Дадли, который спокойно относился к пренебрежению и жестокости, пока это не задевало его лично? Разве мог Дамблдор отвернуться от сестры, которую держали в подвале?

Гарри думал о Годриковой Лощине и о могилах на местном кладбище, о которых Дамблдор никогда не упоминал. Думал о трех таинственных предметах, неизвестно зачем завещанных Дамблдором, и в душе поднималось негодование. Он думал о таинственных предметах, о которых Дамблдор намеренно не упомянул, и в душе поднималось негодование. Почему Дамблдор ничего ему не рассказал? Почему не объяснил? Да вообще — было ли этому Дамблдору дело до него, Гарри? Или Гарри — лишь оружие, которое вычистили и отполировали, а потом повесили на стену, не доверяя и не полагаясь на него?