София опять широко расставила пальцы и на ощупь что-то искала на стене, но в этот раз я ничего не смогла разглядеть. София трижды похлопала по стене на уровне бедер и повернулась ко мне лицом, пристально глядя мне в глаза. Если бы она могла говорить!
— Мне включить свет, чтобы прочесть что-то? — спросила я.
— Е… и-а и е-о-и-е, — опять зашуршали обои, необычайно воспроизводя гласные звуки, но я не понимала, что за этим кроется. И-а — Миа? Е — может, месть?
Я включила свет. Дух Софии исчез. За окнами гроза только усилилась, и с потолка в одном месте стали капать тяжелые холодные капли — текла крыша. Под монотонное капание и громкий раскат грома я подошла к той стене, где в последний раз видела дух Софии. Недалеко от розетки чем-то острым было выцарапано «Вероника» и вокруг сердце, пробитое стрелой.
Вероника, Миа, — повторила я недовольно и вернулась к первой надписи. Опять таинственные намеки! Один раз я уже поверила «зелью» и букве «Э» — снова ошибиться не хотелось. Я нерешительно огляделась — что я здесь делаю? Здесь — в доме с призраком, в посёлке с сумасшедшей «гарпией».
Не выключая свет, я вышла и вскоре вернулась с тазом и половой тряпкой. С потолка лилась вода прерывистой струйкой — хоть полезай на крышу. Но я же не сумасшедшая в грозу лезть на крышу и с фонариком искать течь, а потом еще и заделывать её листом шифера, хотя шифер в сарае точно имелся. Я протерла пол и подставила таз, а сама, если честно, боялась выключать свет. Не то чтобы очень-очень боялась, но присутствие духа, пусть и не агрессивно настроенного, меня не прельщало. Лучше бы она вообще ко мне не являлась — меньше знаешь, лучше спишь.
Я решила, что выпью чашку ромашкового чая и лягу спать.
Перед тем, как лечь в постель, я зашла проверить, сколько воды натекло в таз, а там… мутью стекшей с потолка написано: «Они составят мне компанию». На стенах были имена следующих жертв, что ли? Не София ли убила и Элфи, чтобы Вероника почувствовала горечь потери любимого, как в своё время София, когда Ян Вислюков, будучи при деньгах, растрачивал себя и их на развлечения с любовницей — с Вероникой? О, как мне хотелось, чтобы этот кошмар скорее закончился и чтобы капитан Каратов защелкнул наручники на руках убийцы! Ну, не могла же София и вправду с того света продолжать мстить своим обидчикам. Так кто же тогда убийца?
L'amour est aveugle.
Любовь слепа.
Следующий день не принёс ответов на вопросы, но ознаменовался самым романтичным днём из всех, проведенных мной в посёлке, за одним исключением, о котором я расскажу в первую очередь, а уж потом о приятном.
Поскольку Джеймс Бонитетов остался без продавца, — ведь последние полгода София работала без сменщицы, желая больше заработать, — то, когда я пришла утром купить хлеба, Джеймс в поте лица и хлеб выгружал, и покупателей отоваривал, а Семён делал опись, стоя у полок с консервами и подсолнечным маслом.
— О, Дашенька, — начал он с горячностью, как только увидел меня, — как хорошо, что вы зашли. Я давно собирался с вами поговорить. Не откажетесь от лимонада с просроченным зефиром?! Он вполне съедобный и безвредный! Испробовал на себе лично! — скороговоркой протараторил он, и не успела я ничего ответить, растерянно улыбаясь, как он уже завёл меня за прилавок. — Идёмте в подсобку. У меня всё на столе!
Мы из торгового зала перешли в комнату, заставленную ящиками с тарой, мешками с крупами. В углу на больших серых весах, местами изъеденных коррозией, пылился ящик от бананов. На столе, накрытом газетами, я увидела коробку с зефиром и початую бутылку лимонада.
— Присаживайтесь! — Семён милостиво отставил стульчик и, усадив меня, присел рядом. — Лимонада?
Я не отказалась, и Семён наполнил два пластиковых стаканчика искристым напитком.
— Не знаю, с чего и начать, — он разом опустошил стакан и скривился, лихорадочно тряся головой. — Колючий и ледяной!
Лимонад был слишком холодным для моих зубов, и я пила его маленькими глотками.
После короткой паузы Семён продолжил тихим голосом с нотками печали:
— Я знаю, что вы, Дашенька, скоро покинете нас насовсем. Поверьте, я сожалею, что в августе придется нанимать другого репетитора. Вы мне очень симпатичны, — прошептал, бросив на меня лукавый взгляд. — Мне стыдно за свою настойчивость… тогда у леса… я был взбешен и не отдавал отчета ни словам, ни поступкам. Я выразить вам не могу, до какой степени мне стыдно. Надеюсь, вы простили меня, и не будете вспоминать обо мне как об озабоченном маньяке?!
— Я уже всё забыла, — схитрила я, — и вы забудьте. Ничего не было!