Гарибальди

Повернувшись к Бассо, который все еще сидел с поднятым пером наготове, он сказал:

— Бассо, пишите письмо. — И спокойно принялся снова диктовать.

«Дорогой Депретис! Что касается аннексии, то мне кажется, что Бонапарт может еще подождать несколько дней. Тем временем постарайтесь избавиться от полдюжины беспокойных субъектов. Начните с двух «К» (он имел в виду Кордову и барона Камерата-Сковаццо)».

Это происходило 4 сентября. Не прошло и двух дней, как столица Королевства Обеих Сицилии оказалась в руках гарибальдийцев.

Король неаполитанский бежал в Гаету. 7 сентября Гарибальди в сопровождении десяти человек свиты поездом приехал в Неаполь. В открытой коляске он въехал в завоеванную столицу, хотя в ее казармах оставалась еще тысяча правительственных солдат; при виде проезжающего Гарибальди, ошеломленные, они отдавали ему честь.

«Мое вступление в великую столицу, — рассказывает Гарибальди в «Мемуарах», — кажется мне скорее чудом, чем реальностью. Сопровождаемый только немногими адъютантами, я прошел сквозь ряды бурбонских отрядов, еще владевших отдельными частями города. Они сдавали свое оружие и относились ко мне с большим почтением, чем к своим генералам».

«Дела Гарибальди в Сицилии и Калабрии (рассказывает Л. Мечников в «Записках гарибальдийца», стр. 151) имели слишком партизанский характер, а потому из иностранцев только люди, горячо преданные идее итальянского героя, решались разделять с ним трудности его предприятия и торжества его побед. Со вступлением в Неаполь все приняло другой характер, и молодые люди, по преимуществу военные, из всех стран спешили туда только из-за чести сражаться под начальством героя, добиться славного крещения кровью под народным знаменем возрождающейся страны. Многие явились в своих мундирах. Тут были и зуавы и венгерские гусары, солдаты и офицеры англо-индийской армии… французская рота, организованная покойным де Флоттом».

Пьемонтское правительство продолжало делать все возможное, чтобы помешать дальнейшим успехам Гарибальди. Кавур по-прежнему бил тревогу. 10 сентября он писал Лафарине: «Если мы не вступим в Церковную область раньше Гарибальди, мы погибли. Революция распространится на Центральную Италию. Мы вынуждены действовать». Отчего Кавур был так встревожен? Оттого, что за его спиной стоял Наполеон III, силой своих штыков защищавший папскую власть и Рим от революции.

Роль Наполеона III в этот период отчетливо показана К. Марксом в статье «Положение дел в Пруссии»: «Отъезд французского посла из Турина рассматривается как явная уловка, поскольку всем известно, что немедленно после свидания в Шамбери между Луи Бонапартом и гг. Фарини и Чальдини последнему было поручено командование пьемонтскими войсками, которые должны вторгнуться в Папскую область. Это вторжение было намечено в Шамбери с целью вырвать дело из рук Гарибальди и передать его Кавуру, самому податливому слуге французского императора. Революционная война в Южной Италии, как известно, рассматривается в Тюильри не как неожиданно начавшая катиться лавина снега, но как обдуманный акт независимой итальянской партии, которая со времени вступления Луи Наполеона на via sacra [священный путь] постоянно провозглашала восстание Юга единственным средством рассеять кошмар французского покровительства»[57].

Реакционеры в Тюильри намечали и другие способы воздействия на Гарибальди. Решили, например, использовать его приближенного Тюрра, который побывал в Париже и был там «осыпан императорскими ласками». Бонапарт надеялся, что Тюрр уговорит Гарибальди вместо похода в Рим высадиться в Фиуме и вместе с венгерскими эмигрантами водрузить там знамя венгерской революции. С этой же целью был сделан опыт с Кошутом[58], которого отправили к Гарибальди, чтобы склонить его к планам императора и отвлечь от настоящего следа, который указывал ему на Рим. «Гарибальди, — пишет далее Маркс, — воспользовался Кошутом как средством для возбуждения революционного энтузиазма; поэтому он чествовал его народными овациями, но в то же время мудро сумел провести границу между его именем, представляющим дело народа, и его миссией, скрывающей ловушку Бонапарта. Кошут вернулся в Париж совсем понурый…»[59]

Тюрр также не смог оказать влияния на Гарибальди (как мы уже видели из сцены в Фортино, рассказанной Бертани).

Все еще надеясь на возможное использование Пьемонта для воссоединения Италии, Гарибальди не всегда замечал происки и явно враждебные действия пьемонтского правительства. Услышав, что пьемонтские войска собираются вступить в Умбрию и Мархию, он вначале искренне обрадовался. Ему представилось в эту минуту, что соединенными усилиями легче будет достигнуть основной цели — независимости Италии. Но вскоре он стал догадываться, что это военное выступление направлено против него.

Вот как передает душевное состояние Гарибальди в этот период его современник:

«Задумавшись, после нескольких минут молчания, Гарибальди сказал:

— Если эта экспедиция имеет целью создать защитный кордон вокруг папы, то это произведет очень плохое впечатление на итальянцев.