Ган а-Надив (Сад Щедрого)

— Ну и годик был! Ну и годик! Никогда в жизни я не пахал так много! Каждый день по 15–18 часов: иврит, вопросы по медицине и снова — иврит. Хорошую шутку они для нас приготовили — экзамен на врача. Кому экзамен? Мне, заведующему "Первой кардиологией" большой столичной больницы? Но это там, в той жизни. А здесь… Может быть, они и правы. Омнам[30] (вот так штука, и в мысли уже иврит пролез!) с больными нужно говорить на одном языке. В этом я даже с прорумынскими "националами" был согласен. Да и лечат тут слегка иначе. Так что, уверен — этот год прошел не зря: ришайон[31]в кармане, иврит в башке. Только что мне с него, с того ришайона? В "Адассе"[32]тянут, из "Сороки"[33] вообще ни ответа ни привета… "Совланут, леат-леат вэ ихье беседер…"[34] — кодекс нашей олимовской жизни. Ладно, подожду. Хотя работать хочется — руки чешутся! Только Баську жалко: надрывается, бедная, на трех никайонах[35], приходит усталая, разбитая — и садится заниматься с Данькой. "Не мешай папе, Данюша, папа занимается." Вот человек! Никогда бы там не подумал, что в этой изнеженной выпускнице музучилища окажется столько преданности и силы. Помочь бы ей хоть чем-то! Где подзаработать хоть агору[36]лишнюю? На стройку, что-ли пойти? Тут, недалеко, строят гигантский кэньон[37]. Арабы-кабланы[38]каждый день вербуют у нас в поселке чернорабочих. Но руки, руки… Я же хирург, а не коновал черт возьми! После стройки — аорто-коронарное шунтирование? Абсурд! Помню, когда в "Совке" нас перед операциями гоняли на уборку территории, меня профессор Сырбу со скандалом ограждала от этого маразма: "У вас, Гриша, редкие руки!" Она, член Лондонского хирургического общества, комплиментов не делала никогда — знала, что говорила.

Где-то вы сейчас, профессор? Оперируете раненых на полях сражений за великие национальные идеи? Дай Б-г Вам вырваться из этого ада! Я — вырвался. И что? Да ничего. Сижу и не могу. Не могу купить Баське новые туфли, Даньке — велосипед. Не могу увезти их из этой липкой жары[39]к морю, хоть на пару дней. Не могу… Могу ждать, беречь свои драгоценные руки, читать толстые медицинские книги (уже на трех языках!). Могу уже почти спокойно смотреть на покрасневшие от "Экономики"[40]руки жены… Привык? Иногда мне хочется кого-нибудь убить! Забыть про клятву Гиппократа — и убить. Кого? Кто виноват, что я уже год сижу тут без дела? Что Баськиным пальцам уже не до фортепианных пассажей? На кого злость? На мир, на себя? Все, хватит душу травить! Вернемся к нашим баранам: "Новые методы лазерной хирургии склеротизированных тканей аорты по материалам…"

Израиль, караванный поселок N, июнь 199* года, эрев шаббат[41]

За столом — четверо. Четверо молодых и здоровых мужчин, которых нелегкая олимовская жизнь столкнула и сблизила в этом забытом Б-гом и сильными мира сего караванном поселке. На столе — водка, джин, тоник, швепс. Эрев шаббат. Соф шавуа[42]. Мужики молча надираются — расслабляются после тяжелой рабочей недели. Говорить не о чем — все уже сказано. Мальчишник. Бабы собрались у Ляльки — им еще интересно пережевывать свои немудреные "девические тайны". В углу "салона" бубнит на 21 канале огромный "Сони" — остатки былой роскоши: "Новости из Останкино". Обычный конец обычной недели. Так было неделю назад, месяц назад. Кажется — так было всегда.

— Вице-премьер правительства России заявил, что очередное повышение цен на энергоносители не приведет к серьезному снижению уровня жизни большинства населения[43]. Председатель Российской национально-патриотической партии Сергей Станкевич[44]в интервью журналу "Ньюсуик" сказал, что фундаментом возрождения величия России должна стать объединяющая идея…

— Валерка, да выключи ты эту муть, и так — тошно! — не выдержал Алик. Лениво почесываясь и прихлебывая джин прямо из бутылки, растягивая слова, ему возразил Милик:

— Чего, тебе уже не интересно знать, как собирается возрождаться наша доисторическая Родина[45]? Возрождение идет полным ходом: госцена "Жигуля" — уже полтора миллиона деревянных! Вот смеху-то!

— Не интересно. И там — дерьмо, и тут — не лучше! — настроение Алика явно оставляло желать лучшего.

— Мужики, не спорьте попусту! — вмешался Доктор. — Валерка, это бээмет[46]не интересно. Поставь что-нибудь повеселее!

Валера встал с кушетки, потянулся подошел к стоящему на телевизоре видику "Панасоник 35"[47]и начал перебирать кассеты:

— Жутики, порнушка, Жванецкий… О! Хотите боевик? "Твердый орешек-1"[48]?

— Это где террористы захватывают небоскреб?

— Точно. А мужественный американский мент в одиночку их всех мочит.

— Ладно, ставь. Чушь, конечно, собачья. Но уж повеселее "Новостей"!

Какое-то время все лениво наблюдали за похождениями красавца-полицейского. Гнусавый русский перевод, льющийся из стереодинамиков "Сони", изредка заглушался звяканьем бутылок о стаканы. Говорить по прежнему было не о чем. Вдруг…

…Алик странным, на удивление трезвым и сильным, голосом произнес: