Гамлет

(перевод М. Морозова, IV, 1)

Вспомним еще и слова Клавдия, сказанные им Лаэрту:

«Божественная сила ограждает короля, и предательство способно лишь мельком взглянуть на свою цель, но не в состоянии поступить по своей воле».

(перевод М. Морозова, IV, 5)

Параллельность этих текстов и устанавливает логическую связь: мистическое цареубийство — реальная революция.

Марцелл, ударив Старого Гамлета алебардой, тут же понял, что совершил что-то страшное. И не только потому, что мертвый король сакрален вдвойне (как король и как дух), но потому, что акт осквернения чего-то сакрального, как и акт цареубийства, есть насмешка над тем, кто это совершает.

Марцелл раскаивается, но дело сделано. И всем не по себе. Тогда Бернардо и говорит, что причина ухода короля — все-таки петух, и Горацио хватается за эту версию.

Впрочем, пойманный на вранье или некомпетентности, Горацио всегда умеет выкрутиться.

Горацио:

Можно было, не торопясь, досчитать до ста.

Марцелл и Бернардо:

Дольше, дольше.

Горацио:

Не в тот раз, когда я видел его.

(перевод М. Морозова, I, 2).

У него какое-то странное, отличное от других людей чувство времени:

Гамлет:

Который час?

Горацио:

Думаю, что без малого двенадцать.

Марцелл:

Нет, уже пробило.

Горацио:

Разве? Я не слыхал. Значит, приближается время, когда бродит Призрак.

(перевод М. Морозова, I, 4).

При этом Горацио знает, что надо сделать, чтобы понравиться Гамлету. Когда тот говорит, что Горацио — «самый справедливый изо всех людей, известных ему», он кривится: «О дорогой милорд!..», и Гамлет вынужден оправдываться, мол, он не хотел льстить, зачем, мол, льстить бедняку, у которого нет дохода даже для того, чтобы кормиться и одеваться. По версии Гамлета Горацио не является рабом страстей, поэтому Гамлет допустил его «в сердцевину своего сердца».

Кроме Гамлета у Горацио во всем мире нет близких людей:

«Не знаю, из какой части света может мне быть прислано приветствие, если не от принца Гамлета».

(перевод М. Морозова, IV, 6)

После высылки Гамлета Горацио приходит с доносом на Офелию. По Второму кварто (издание 1604 г.) он является с неким джентльменом, по Первому фолио (посмертное издание 1623 г.) — один. По Второму кварто Горацио сам произносит только слова:

Twere good she were spoken with; for she may strew dangerous conjectures in ill-breeding minds.

(«Хорошо бы поговорить с ней, так как она может посеять опасные предложения в злобных умах».)

(перевод М. Морозова, IV, 5)

По Первому фолио он своим рассказом подводит королеву к произнесению этих слов. И именно Горацио сообщает и о начале восстания Лаэрта и призывает короля спасаться.

По сырой штукатурке сюжета Шекспир прочерчивает графью поступков Горацио (выделим те события, которые мы достраиваем исходя из логики текста):

Горацио пришел с доносом на Офелию, которая говорит о смерти отца и о том, что мир полон подлости. Потом по приказу короля (Follow her close; give her good watch, I pray you…) последовал за Офелией, чтобы «обеспечить ей хороший надзор».

Сразу исполнить поручение нового хозяина ему не удается, поскольку восстание Лаэрта уже началось, и Горацио вынужден вернуться, чтобы предупредить короля о смертельной опасности.

Лаэрт врывается в королевские покои следом за Горацио.

Вновь приходит Офелия, чтобы окончательно попрощаться со всеми и одарить цветами всех, кто после погибнет от яда (Лаэрта, короля, королеву).[70]

Офелия вновь уходит. Поскольку король своего приказа не отменял, Горацио вновь последовал за ней. (Эта ремарка, как и многие другие, в тексте пропущена, но понятно, что, когда король начинает перетягивать Лаэрта на свою сторону, Горацио на сцене уже нет.)

Король уводит Лаэрта беседовать с придворными.