Гамбит. На сером поле

Диалектика опасна в реальности и уж тем более при апробации, и никого из них двоих время этому так и не научило. Они на диаметрально противоположных полюсах, слишком черное черное и чересчур белое белое, ионы с разными зарядами, которые притягиваются помимо их воли и сталкиваются, становясь неподвижными, стремятся навстречу с бешеной скоростью, с непреодолимой силой, недостаточной, чтобы их снова разъединить, и слишком малой, чтобы сдвинуть их с места. Из разных жизней, из разных миров. С иными веяниями и виденьем реальности, но губы находят губы, а руки не хотят отпускать. И воздуха уже не хватает обоим, и обидные слова душат каждого, а языки сплетаются помимо воли, отправляя все рациональное в долгий полет в невесомость.

Оторвать ее от пола намного легче, чем не раздавить в руках в принципе. Обнять его ногами проще, чем нащупать под ними пол. Ждать, что кто-то, наконец, остановится, глупо, как и продолжать целовать друг друга. До одури, до сумасшествия, до асфиксии и головокружения. Никто не уступит, и никто не сделает следующий шаг. Шаг в темноту и на ощупь.

Стопка коробок падает на пол, поднимая столб пыли в воздух, когда и без того невесомая ноша, обвившая его ногами, находит опору спиной о стену. Вокруг темно, пахнет сыростью и пылью, а они не видят и не чувствую ровно ничего, кроме друг друга. Целовал ее подругу? Было дело. Притащила домой вторую его ипостась? Здесь бы стоило задуматься, да не кому и не зачем. Можно было бы начать ревновать, но это попахивает шизофренией, а они и без того уже летят по наклонной, будто поцелуем можно удушить. Казалось бы, смешно, но можно. Легко и просто, когда оторваться сложнее, чем задохнуться. Надеяться, что кто-то из них отступит первым очень ненадежное решение, но надежда умирает последней, причем с оркестром под треск пуговиц старого пальто и тихий непонятно чей стон в неразомкнутые губы.

В пыльной комнате темно, хоть глаз коли, и синие вспышки разрядов электричества, пробегавших между ними, не делают ее светлее, а звук падающего на пол его тяжелого пальто едва слышен сквозь тяжелое дыхание. Теперь молчат уже оба. Он не может говорить, чтобы не выдать свое истинное отношение к данной ситуации, она – боясь сморозить какую-нибудь глупость. Условия равные для них обоих, принимающих друг друга как равного себе. Степень риска равна степени удовольствия – его открытое лицо и ее плотно зажатые веки, и только темнота их страховка. Не знать, не видеть и отрицать удобнее для каждого, иначе они бы так и остались стоять в узком коридоре.

Оторвавшись от нее всего на миг, зубами сдирая перчатку, он еще надеется вести, но тщетно. Тонкие ручки уже забрались под пиджак, непонятно каким чудом так быстро расстегнув пуговицы на нем. Небольшая ладонь скользит по его груди и замирает возле сердца, считывая учащенные удары, отдающиеся Адаму эхом в ушах. «Slow», – нет в этом танце, только: «Quik», и с каждым сокращением кровь бежит по венам все быстрее.

Она не верит до последнего, пока не спросит у того, кто не солжет. Его льстивые слова легко обманут слух, прикосновения рук, способных убить при желании, подчинят себе тело, а губы, так сладко целующие ее сейчас, опять изогнутся в ехидной усмешке, стоит на мгновение поверить ему. Она это уже проходила, и если он ждет от нее честной игры, то пусть смирится с ее условиями. Систола, минуя диастолу, отдает теперь уже непрерывными ударами под прижатой ладонью, и ее довольный выдох звучит со стоном удовольствия, пробирая его до нутра, до поджилок, до клеток костного мозга.

Ох, не тот костюм он выбрал для свидания, придя к ней безоружным, но, проклиная свой выбор, убеждается, что и ее так же был неверным. Кое-как расстегнув кобуру, Адам стащил ее с девушки вместе с пальто, когда ее проворные пальчики запутываются в его волосах на затылке, притягивая голову ближе, хотя, вроде бы, ближе уже некуда. Все это кажется очень плохой идеей, но ровно до тех пор, пока его правая рука не сжимает чувствительную кожу женской груди, и от ее громкого стона в ответ ему становится уже совершенно не смешно. Больше ему не кажется. Теперь Адам точно уверен. Все закончится очень плохо, если вовремя не остановиться, жаль, что стоп линия далеко позади в коридоре возле двери детской, примерно там же, куда только что отлетела ее рубашка, которую Адам одним рывком стащил через ее голову, а потом буквально вжал в себя хрупкое женское тело, чтобы не накинуться.

Спроси сейчас у обоих о самоконтроле, ответят в один голос: «Нет, не слышали», если вообще смогут расслышать сам вопрос сквозь шум крови в ушах. В свое оправдание каждый ответит, что не он первый начал, и покается, что не он бы закончил. И радуясь, что самообладание не взяло ни над кем верх, каждый из них пытается почувствовать вкус близости, пока реальность не спустит их жестким приземлением с небес на землю.