Гамбит девятихвостого лиса

– По крайней мере, они не тратят на меня отличный виски, – сказал Джедао, но прозвучало это так, словно он желал, чтобы потратили. – Вы задаетесь вопросом, нужно ли мне питание. Ответ – нет, но я полагаю, они ощутили, что протокол требует чего-то такого.

– Вы ели со своими солдатами? – спросила Черис. Это был опасный вопрос, но в нем заключалась та истина, о которой она могла спросить.

Джедао сухо рассмеялся. Когда его голос зазвучал опять, он был спокойным.

– Вы спрашиваете себя, как такое возможно – убить людей, с которыми ты сидел за офицерским столом. Я и сам себя об этом спрашивал. Но ответ на ваш вопрос: да. Обычаи Кел со временем изменились, знаете ли. В те дни каждый командующий приносил собственную чашу к офицерскому столу. Всё было иначе в последний раз, когда меня будили. А теперь так делают?

– Да, – ответила Черис. В горле пересохло.

Он еще не закончил.

– Когда я был жив, я передавал по кругу чашу, снятую с вражеского солдата – хлипкую такую штуковину из дешевого олова. – Его голос дрогнул, но потом опять стал спокойным. – Я считал ее спасительным напоминанием о нашей общей человечности.

«До определенного момента…»

– Что случилось с чашей?

Он ведь ждал, что она спросит. Может, в вопросе таилась ловушка?

– Потерял во время одной кампании. Мы попали в засаду, положение было рискованное. Одна из моих подчиненных пошла против прямого приказа, потому что думала, будто чашка для меня важнее ее жизни. Вы не найдете этого в архивных записях. Я решил не позорить ее семью подробностями, раз уж она всё равно погибла.

Джедао мог ей лгать, всё равно она не в силах проверить историю. Но никто бы не предугадал, что маленькие детали его жизни будут иметь значение спустя века. Если они и впрямь имели значение. Она не понимала – что же он хотел доказать этой байкой? По рассказам, он представал хорошим командиром. Конечно, все считали его хорошим командиром, пока он не перестал быть хорошим человеком.

– Вы когда-то всерьез заботились о своих солдатах, – сказала она, принимая историю за чистую монету. – Что изменилось?

– Если вы в этом разберетесь, – проговорил Джедао, – дайте знать.

Опять игры. Значит, хватит притворяться. Черис посмотрела на подносы. Запах риса мучил ее.

– Ешьте, – сказал Джедао. – Вы наверняка проголодались.

– Как вы можете помнить голод, если у вас проблемы с цветом? – резко спросила Черис.

– Голод забыть трудно, – сказал Джедао. Когда она не ответила, он пробормотал что-то на другом языке. Прозвучало как ругательство. Наверняка за несколько столетий он их узнал немало. – Извините, привычка. Мой родной язык. Ваше досье говорит, что и для вас высокий язык не родной?

– Верно, – сказала Черис. Родители позаботились о том, чтобы она выучила мвен-дал, язык матери, хотя он был низким языком меньшинства даже в самом Городе Пирующих Воронов. Черис говорила на нем, только когда гостила дома, а в обществе Кел приучила себя ограничиваться высоким языком. Гекзархат относился ко всем низким языкам с подозрением.

– Вот так-то, – сказал Джедао. – Я по-прежнему ругаюсь на языке шпарой, хотя это мертвый язык для гекзархата. Мой родной мир был потерян во время приграничной стычки с Хафн примерно триста лет назад.

Она об этом не знала.

– Мне жаль, – сказала Черис, и ей правда было жаль, хоть она и не теряла осторожности. Она попыталась вообразить, каково это – когда вся твоя планета исчезает. Не смогла. Она впервые ощутила века, которые их разделяли, и тот факт, что они друг от друга отличались не только рангом.

– Время никого не щадит, – сказал он безразличным тоном. – Ешьте. Если вы упадете в обморок, я не смогу вас привести в чувство – хотя, наверное, кто-нибудь что-то придумает.

Она поместила его поднос напротив своего на столе, потом взяла собственную чашу. Один глоток, поскольку Джедао не мог сделать первый, а потом – палочки для еды. Рис был обыкновенный, а рыба – переложена тонкими полосками маринованного редиса, и вкус у нераспустившихся побегов папоротника под соусом оказался приятно-горьковатый.

– Вы это ели, когда были живы? – спросила она. После его казни прошло триста девяносто семь лет. Многое должно было измениться.

– Мы ели всё, что интенданты могли достать, – сказал Джедао. – Помню одну сухопутную операцию, когда мы наткнулись на запас лягушачьей икры в желе. Он даже не был большим. Она в том регионе считалась деликатесом. Вижу по вашему выражению лица, что для вас это не экзотика, но с нами всё было иначе. Но мы были голодны, поэтому съели икру, невзирая ни на что. Потом было много дурных шуток про жабры.

После этого Черис закончила трапезу в молчании, думая о жестяных чашках, непослушании приказам и лягушачьей икре. Допивая чай, посмотрела на чашу Джедао с ее загадочным туманом.

– Я должна что-нибудь с этим делать?

– Не думаю. Сомневаюсь, что это питательно хоть в каком-нибудь смысле.