Гамаюн

Осень. Мертвый простор. Углубленные грустные дали.
Завершительный ропот, шуршащих листвою, ветров.
Для чего не со мной ты, о, друг мой, в ночах, в их печали?
Столько звезд в них сияет, в предчувствии зимних снегов.

Я сижу у окна. Чуть дрожат беспокойные ставни.
И в трубе, без конца, без конца, звуки чьей-то мольбы.
На лице у меня поцелуй, – о, вчерашний, недавний.
По лесам и полям протянулась дорога Судьбы.

Далеко, далеко, по давнишней пробитой дороге,
Заливаясь, поет колокольчик, и тройка бежит.
Старый дом опустел. Кто-то бледный стоит на пороге.
Этот плачущий – кто он? Ах, лист пожелтевший шуршит.

Этот лист, этот лист… Он сорвался, летит, упадает…
Бьются ветки в окно. Снова ночь. Снова день. Снова ночь.
Не могу я терпеть. Кто же там так безумно рыдает?
Замолчи. О, молю! Не могу, не могу я помочь.

Это ты говоришь? Сам с собой – и себя отвергая?
Колокольчик, вернись. С привиденьями страшно мне быть.
О, глубокая ночь! О, холодная осень! Немая!
Непостижность Судьбы: – Расставаться, страдать, и любить.

Разъединенные

Я давно полюбил мою душу,
Я замкнул ее в светлый свой дом,
И ее тишины не нарушу,
Хоть несдержан в блужданьи своем.

Я брожу меж людей только телом,
Я хожу между них лишь как тень,
В сладострастьи замру онемелом,
Как охваченный страхом олень.

И как яркий встаю пред толпою,
И как жалкий склонюсь под грозой,
Над фиалкой стою голубою,
Напою все растенья росой.

И душа моя в доме скучает,
Моего возвращения ждет,
И слезами свой лик расцвечает,
И потерян алмазностям счет.

И душа так жалеет, жалеет
О моем бесконечном пути,
Но покинуть чертог свой не смеет,
И не смею я к ней подойти.

«В пустыне безбрежного Моря…»

В пустыне безбрежного Моря
Я остров нашел голубой,
Где, арфе невидимой вторя,
И ропщет и плачет прибой.

  Там есть позабытая вилла,
  И, точно видение, в ней
  Гадает седая Сибилла,
  В мерцаньи неверных огней.

И тот, кто взойдет на ступени,
Пред Вещей преклонится ниц, –
Увидит поблекшие тени
Знакомых исчезнувших лиц.

  И кто, преклоняясь, заметит,
  Как тускло змеятся огни,
  Тот взглядом сильней их засветит, –
  И вспомнит погибшие дни.

И жадным впиваяся взором
В черты бестелесных теней,
Внимая беззвучным укорам,
Что бури громо́вой слышней, –

  Он вскрикнет, и кинется страстно
  Туда, где былая стезя…
  Но тени пройдут безучастно,
  И с ними обняться – нельзя.

Тише, тише