Галлюцинации

После Первой мировой войны некоторые психологи пришли к выводу, что в основе заболевания, которое в то время называли военным неврозом, должно лежать какое-то органическое поражение головного мозга, ибо этот невроз по многим признакам отличался от «обычных» неврозов[84]. Равноценный термин, «шок от контузии» обязан своим появлением теории, что упомянутые органические изменения в мозге солдат происходили от контузий, вызванных взрывавшимися поблизости снарядами. В то время еще не получила всеобщего признания теория об отсроченных эффектах чрезвычайных психологических и эмоциональных травм, полученных солдатами, которым изо дня в день приходилось терпеть артиллерийские обстрелы, газовые атаки и грязь окопов, забитых разлагающимися телами убитых товарищей[85].

Симптомы ПТСР можно наблюдать даже у животных. В 1924 году во время наводнения была затоплена лаборатория Павлова в Петрограде. Подопытные собаки беспомощно наблюдали, как вода поднималась, грозя затопить их клетки, а потом животным пришлось вплавь спасаться от стихии. В результате у некоторых собак возникли длительные, иногда пожизненные, изменения в поведении, и хотя сам Павлов считал, что поведение изменилось у «более слабых» и «уязвимых» особей, невредимым не осталось ни одно животное, пережившее наводнение. Экспериментальное изучение «неминуемого удара» на лабораторных животных (например, удары электрическим током, от которых животное не может уклониться) показало, что в мозге таких животных происходят сложные изменения секреции нейротрансмиттеров – причем такие изменения происходят как при острой, так и при хронической реакции на травму. (Есть также доказательства того, что у служебных собак, которых используют для выполнения опасных работ – например, обнаружение взрывчатых веществ, – может развиться нечто подобное ПТСР.) То, что у ПТСР могут быть как биологические, так и психологические причины, нисколько не удивило бы Фрейда, и лечение этих состояний требует, как правило, сочетанного медикаментозного и психотерапевтического лечения. К сожалению, в самых тяжелых случаях посттравматическое стрессовое расстройство остается пока практически неизлечимым.

Концепция диссоциации может сыграть важную роль в понимании не только таких заболеваний, как истерия или изменения личности, но и в понимании природы посттравматических синдромов. Такое отстранение или диссоциация при угрожающей жизни ситуации может быть мгновенным, как, например, это бывает у водителей, когда автомобиль попадает в аварию: водителю кажется, что он смотрит на происшествие со стороны, из участника превращается в стороннего наблюдателя. Такая диссоциация при ПТСР является более радикальной – невыносимые картины, звуки, запахи и эмоции, вызванные страшными переживаниями, отбрасываются в глубинные труднодоступные участки сознания. Можно сказать, что они прячутся в его тень.

Зрительное воображение качественно отличается от галлюцинации. Видения художников и ученых, фантазии и грезы, посещающие каждого из нас, имеют отношение к области воображений и располагаются в нашем личном внутреннем «театре». Эти феномены никогда не представляются нам чем-то расположенным вне нас, в окружающем пространстве. Мы никогда не путаем воображение с восприятием реальных предметов. В сознании и мозге должно что-то произойти для того, чтобы воображение вырвалось из предназначенных ему границ и сменилось галлюцинацией. Должна возникнуть какая-то диссоциация, разрыв связей, разрушение каких-то нейронных цепей, которые в норме позволяют нам распознавать наши мысли и представления и брать на себя ответственность за них, видеть в них лишь порождения нашего ума и чувств, а не внешние объекты.

Неясно, правда, может ли такая диссоциация целиком объяснить рассматриваемый феномен, так как в его возникновении могут участвовать разные механизмы памяти. Крис Брюин и его коллеги утверждают, что существует фундаментальная разница между вспышками отчетливых и подробных репереживаний при ПТСР и проявлениями обычной автобиографической памяти. Эту разницу авторы подкрепляют многочисленными психологическими наблюдениями. Авторы видят коренное различие между автобиографической памятью, доступной вербальному описанию, и непроизвольными вспышками памяти, недоступной вербальному описанию; причем эти вспышки возникают автоматически, спровоцированные упоминанием о травмирующей ситуации или ее признаками (зрительными образами, запахами, звуками). Автобиографическая память не является изолированной – она вплетена в контекст всей жизни, соединена с прежними обстоятельствами и будущими перспективами. С травматической памятью все обстоит совсем иначе. Люди, пережившие травму, обычно не могут отделаться от ретроспекции и репереживаний. Ибо очаг, где сохраняется память о травмирующем событии, во всем его ужасе, во всей его яркости и конкретности, отрезан от путей осознанного влияния. Он, так сказать, секвестрирован. Событие сохраняется в изолированной, отделенной от сознания памяти.