Гайдзин

На листе остались три коротких, плавных вертикальных строки иероглифов, сильных там, где они должны быть сильными, и мягких там, где мягкость подчеркнула бы графический образ, который они создавали, – второго шанса подрисовать, изменить или исправить даже малейший изъян не оставалось никогда: текстура рисовой бумаги была такова, что она тут же вбирала в себя тушь и та становилась ее неотъемлемой частью, меняясь в цвете от черного до серого в зависимости от того, как использовалась кисть и сколько в туши содержалось воды.

С холодным вниманием он рассмотрел свое творение, расположение стихотворения и всей картины, которую образовывали оттенки черной каллиграфии на всем пространстве белого листа, форму и влажную матовую четкость его иероглифов.

«Получилось хорошо, – подумал он без всякого тщеславия. – Пока я не могу достичь большего – это почти предел моих способностей, если не сам предел. Что можно сказать о смысле стихотворения? Как его следует читать? А-а, это самый важный вопрос, вот почему оно настолько хорошо. Но достигну ли я с его помощью того, чего хочу?»

К двери приблизился силуэт, почти неслышно. Не раздумывая, он потянулся правой рукой к длинному мечу, лежавшему рядом, хотя и был уверен, что узнал ее. Фигура опустилась на колени. Тихий стук.

– Да?

Она с улыбкой отодвинула дверь в сторону и поклонилась, ожидая.

– Пожалуйста, входи, Койко, – сказал он, в восторге от этого неожиданного визита, который вмиг прогнал из его головы всех демонов.

Она подчинилась, закрыла дверь за собой и подбежала к нему, шурша своим длинным, с пестрым узором кимоно, снова опустилась на колени и прижалась щекой к его руке, тут же заметив стихотворение на листе бумаги.

– Добрый вечер, господин.

Он рассмеялся и нежно обнял ее на мгновение:

– Чему обязан этим удовольствием?

– Я соскучилась по вас, – ответила она просто. – Можно мне посмотреть на ваше стихотворение?

– Разумеется.

Пока она изучала его произведение, он изучал ее – источник удовольствия для него, не иссякший за те тридцать четыре дня, что она провела в стенах замка. Удивительные одежды. Чистая кожа, белая, как яичная скорлупа, сияющие волосы цвета воронова крыла, падавшие до самой талии, когда она распускала прическу, изящный нос, зубы белые, как у него, а не вычерненные по моде двора.

Койко исполнился двадцать один год, и она была таю. Это слово означало наивысший ранг, какого могла достичь гейша в Ивовом Мире.

Услышав перешептывания о ней, возбудившие в нем любопытство, Ёси несколько месяцев назад послал за ней, ее общество понравилась ему, и тогда, два месяца назад, он приказал ее маме-сан подготовить предложение на ее услуги. Как предписывал обычай, это предложение было отправлено на рассмотрение его жене. Жена написала ему из его родового замка Зуб Дракона:

Любимый муж мой, сегодня я заключила удовлетворительное соглашение с мамой-сан таю Койко из дома Глицинии. Господин, мы посчитали, что будет лучше оставить ее для Вас полностью, нежели получить первоочередное право на ее услуги, это будет и безопаснее для Вас, поскольку Вы окружены врагами. Контракт возобновляется ежемесячно по Вашему желанию, и оплата производится по истечении каждого месяца, это будет поддерживать ее услуги всегда на самом высоком уровне, какого только Вы и вправе ожидать.

Ваша наложница и я довольны, что Вы решили приобрести себе игрушку; мы были и постоянно остаемся в тревоге за Ваше здоровье и безопасность. Позвольте мне поздравить Вас с прекрасным выбором, ходят слухи, что Койко обладает действительно редкими достоинствами.

Ваши сыновья здоровы и счастливы, как и Ваша дочь и я сама. Мы шлем Вам нашу нескончаемую преданность и томимся в ожидании возможности увидеть Вас. Пожалуйста, держите меня в курсе всех Ваших решений, ибо я должна отдавать распоряжения нашему казначею, чтобы он откладывал средства…