— Я сказал девушке, что если я отвечу на двести пятьдесят вопросов и издательство напечатает мои ответы, то это будет, по сути дела, еще одна моя книга, деньги за которую получит издатель, причем деньги бешеные. Другой прислал гонца с просьбой написать предисловие к «Дневнику Че Гевары», написанному им в горах Сьерра-Маэстра. Я согласился, но сказал, что мне потребуется восемь лет, чтобы написать толковое предисловие.
— Габо нервничает, а отражается все это на мне. В такие минуты я посылаю к нему ребят. — Теперь засмеялась Мерседес.
— Я уж подумывал было… один любезный испанский издатель прислал мне письмо, в котором говорилось, что он готов предоставить в мое полное распоряжение свое имение в Пальма-де-Майорка, на Балеарских островах, на любой срок… — Габриель смолк, все ждали продолжения.
Наступили сумерки, и в кустах сирени запел соловей. В соседнем дворе послышался какой-то хлопающий звук, и птица замолкла.
— Но потом оказалось, что эту любезность он готов оказать только в том случае, если я отдам ему мой следующий роман.
— Габо потом ответил этому издателю, что тот ошибся районом и что Гарсия Маркес не проститутка, — закончила Мерседес.
— Тот случай напомнил мне другой, когда одна старуха из Нью-Йорка прислала мне письмо, в котором расхваливала мои романы, а в конце предложила, если я захочу, прислать мне свое фото обнаженной натуры. Мерседес тут же разорвала это письмо на клочки.
Гарсия Маркес только что закончил разговор по телефону с Барранкильей, со своим другом Плинио Апулейо Мендосой. Была ночь, ему не писалось, и Габриель мысленно продолжил разговор.
— Конечно, я горжусь романом «Сто лет одиночества», но, карахо, он в корне изменил мою жизнь!
— Любопытно, но я заметил, что в интервью ты очень редко говоришь о романе «Сто лет одиночества», который критики находят непревзойденным. Ты в действительности так зол на него?
— Да, и очень. Он нарушил мою привычную жизнь. После его опубликования изменилось все!
— Почему?
— Да потому что слава искажает представление о действительности. Коньо, почти так же как власть. И представляет собой постоянную угрозу для личной жизни. К несчастью, в это никто не верит до тех пор, пока эта самая слава не обрушится на него самого.
— Возможно, успех, который тебе принес роман «Сто лет…», кажется тебе несправедливым по отношению к другим твоим произведениям?
— Роман «Осень патриарха», который я сейчас кропаю, в литературном плане будет сильнее «Ста лет…» и весомее. Правда, он об одиночестве во власти, а не об одиночестве в повседневной жизни. Роман «Сто лет…» написан просто, без затей, я бы сказал, — более поверхностно.
— Ты как будто презираешь этот роман?
— Нет, конечно, но сам факт того, что он написан с использованием всевозможных профессиональных трюков, вынуждает меня думать, что я могу писать лучше.
«Дорогой мой, не хочу пробудить в тебе зависть, но пишу тебе эту бумагу, проезжая Дижон. Через три часа я опущу это письмо в Лионе… Встреченные мною французы спустя двенадцать лет кажутся мне еще более говорливыми, чем прежде», — писал Габриель по пути из Парижа, куда он возил Мерседес, чтобы показать ей город.