Функция: вы

Зато помню перегородку. На белый пластик было больно смотреть. Он аккумулировал весь окружающий свет и испускал его режущими глаз волнами.

Потом пришла Куница, за ней Ольга. Уже без Фица они обсудили, что будут делать, если да, а если нет. Все сводилось к тому, что́ я узнаю. Если узнаю. Кто нам окажется полезнее – Минотавр или Дедал. В тот момент я почти не слушал. Мне было плевать на их ожидания, взгляды и интонации. Я просто хотел, чтобы все закончилось. Я не был осторожен со своими желаниями.

Засыпая под ударной дозой медикаментов, которые должны были удерживать меня в быстрой фазе сна, я слушал Мару, а думал о Хольде. Мару просил меня быть благоразумным, не уходить далеко, помнить «когда в системе ты что-то воспринимаешь, что-то может воспринять тебя в ответ» – стандартный пакет напутствий. Хольд тоже не изменял себе. Суки, говорил он, мрази-мрази, метался вдоль перегородки в воспоминании трехлетней давности.

– Как вспомню эти любвеобильные рожи, сразу хочется обоссать их гребаный прах и спустить в унитаз.

– Ты уже сделал это, – отвечал тогда Мару.

– Я погорячился! Нужно было делать это по ложкам!

Хольд вменял Фебе с Константином в вину страшные вещи, и я, засыпая, пытался вспомнить их все. Не думаю, что они совершили хотя бы половину. Хольд не подозревал их, как никто не подозревал (кроме, кроме). Но его единственного это не оправдывало.

Тогда, три года назад, никто с ходу не понял, что в принципе что-то случилось. В новостях мелькнула жесткая посадка международного рейса из-за смерти пилота и командира экипажа. Им оказалась не только известная активистка гражданской авиации – что-то там про клубы, ранги и общественные премии – но и контрфункция Константина. Из шестерых они погибли первыми.

Без кода Тесея Дедал привычно молчал. Виктор по своим связям отследил последние криминальные происшествия и потому успел на место прежде, чем «скорая» увезла тела. Местом оказался подземный переход в спальном районе, бесконечно далеком от привычной дороги в Эс-Эйт. Полицию вызвали жители, не уверенные, что слышали звуки выстрелов, но рудиментарными средневековыми фибрами распознавшие вонь горящей плоти.

Мару был единственным, кто смог дозвониться до Хольда. Тот, еще будучи в Бари, разыскал Дедала. Только ему Дедал изложил, что́ случилось – не в мотивах, но в последовательности действий. А потому, швырнув сумки в одну сторону, близнецов в другую, Хольд рявкнул с порога:

– Где Ариадна?!

Накануне ее увезли вместе со всеми. Ни фельдшеры, ни Виктор, взявший на себя оформление бумаг, не нашли причин для иного решения.

– Совсем долбанулись?! – заорал Хольд. – Она еще живая!

В морге это подтвердил откат.

Я прокручивал все, что знал о том времени и людях – о которых не знал, в общем-то, ничего, – пока привыкал к вакуумной тишине белых коридоров. Пока шел мимо ненастроенных черных экранов. Пока думал: если где-то и существовал портал в прошлое Ариадны как дубль-функции Стефана, то искать его стоило в коридоре внутри коридора. Мару был прав: массив сигнатур, что я нашел там, откликнулся на смерть Обержинов. Ему не нужны были витрины искусственных раздражителей, мои еженощные потуги и увещевания. Реальность сэкономила нам время, чтобы забрать остаток себе.

Я надеялся, что, начав с правильного места, смогу быстро найти путь и пробиться сквозь океан. Что не входило в мои планы, так это, завернув в очередной коридор, увидеть листы фанеры вместо экранов. В прямоугольных рамах они громоздились друг над другом, как телевизоры в предыдущих пролетах. Нижние части были разрисованы под настроечные панели, с кнопками и гнездами, и даже кабелями, жирной штриховкой стекавшими до самого пола. Тогда я, кажется, подумал о строительной сетке, перекрывающей фасад реставрируемого здания изображением его будущего облика. Подумал: наверное, из-за ник и собственного упрямства, бесконечных перезагрузок и черт знает чего еще я настолько все похерил, что воображать это место было больше не из чего. Что осталась только структура – голая идея входа-выхода. Не помню, успел ли я расстроиться или заметаться в тревоге, что с коридором внутри коридора могло случиться то же самое. Помню другое – хруст за спиной. И то, как обернулся к фанерным телевизорам. Потому что снова что-то хрустнуло. Я присмотрелся и увидел трещину. Тонкую, черную – неудивительно, что на секунду я принял ее за часть рисунка. Хруст повторился. Трещина удлинилась. Она ткнулась в нижнюю часть рамы, ограничивающую лист, а выбралась из-под нее уже на соседнем.

Холсты методично растрескивались. Снизу и сверху, тут, там. Края растущих трещин темнели и вздувались. То была соленая морозная влага…

Сквозь фанеру сочилась вода.