Функция: вы

Он попытался встать. Я дернулся. Он выставил руку, не позволяя помочь, и так, стиснув зубы, навалившись на стол, выпрямился в полный рост:

– Думаете, круче нас, потому что рациональны? Не зависите от пресловутой химии и гомеостаза? Не совершаете ошибок, а только наблюдаете за нашими? Вы считаете, что достойны править миром, потому что берете от него ни грамма больше, чем нужно для выживания? Но вы не можете главного – развивать его. Ваш мир – остановившаяся планета.

– Ваш мир – пустошь и зола.

Хольд фыркнул. Госпожа-старший-председатель придвинулась. Он смотрел на нее сверху вниз, а она на него – из вечности в настоящее. Пространство против времени. Человек против синтропа.

– Сотни лет минуют прежде, чем пользы от вашего вида станет больше, чем вреда, господин Ооскведер. Болтливые животные, считающие себя венцом эволюции, на деле вы ежедневно обслуживаете лишь свою непомерно разросшуюся систему вознаграждения. Сколько видов вы уничтожили, даже не запомнив названия? Сколько безумных доводов придумали, чтобы оправдать борьбу не за существование, но за излишки, за прихоти, за обладание очередным ресурсом, который потешил бы ваше самолюбие? Вы превратили нашу планету в полигон мусора и дерьма. Вот она – функция антропа, человека разумного. Но чтобы стяжать, и накоплять, и потреблять, и убивать необязательно зваться разумным. Это то, что животные делают миллионы лет. И то, что зарвавшаяся горстка их называет своим правом, свободой и выбором.

– И чем вы недовольны? Мы стали такими из-за вас.

По кафетерию заскрежетали стулья.

– Вы изымали всех, кто выходил за рамки разумного животного, – процедил Хольд. – Кто мог добиться мерностей, которые невозможно вообразить. Вы опреснили саму человеческую мысль, а теперь ноете, что остались наедине с тупой, вооруженной боеголовками посредственностью?

Я огляделся. Ее функции по цепочке вставали из-за столов.

– Вы избавились от кое-чего большего, чем тысячи отдельных индивидов. Вы уничтожили генетический фонд, которого хватило бы на миллионы принципиально новых, более совершенных адаптаций. Мы могли быть другими. Мы должны быть другими. Гуманнее, милосерднее, рациональнее, но вы испугались буйств видового пубертата, и вместо того, чтобы перетерпеть его вместе с нами, предпочли тактику точечного уничтожения.

– Хольд! – вскочил я.

Дедала отсекли первым – колонна функций перекрыла прилавок. Другая их часть двигалась в нашу сторону.

– Вы далеко зашли, господин Ооскведер. Дальше, чем любой из тех, кому мы благоволим. Но даже в моих личных массивах нет ничего, что соотносилось бы с так называемым изъятием. Вы разбрасываетесь бездоказательными обвинениями. Куда серьезнее в вашем положении, что доказательств нет и у нас. Господин Дедал. Вы что-нибудь знаете об изъятии пассионариев из системы?

– Нет, – донесся голос из-за колонны функций.

Хольд только закатил глаза.

– Ваша неприязнь уценяет мои аргументы. Дедал же известен бесстрастным интересом к харизматикам вашего вида, и ему нет резона обманывать одного из них, как и вам – сомневаться в его бесстрастии. Я спрошу еще раз. Господин Дедал. Использовали ли мы когда-либо вас или схожую с вашими функцию, чтобы вычищать из системы неугодные идеи путем изъятия их выразителей?

– Нет, – повторил Дедал.

Нас оцепили. Я уперся спиной в стол.

– Доказательства есть. Я лично знаком с одним из тех, кого вы изъяли. И, уверен, кучей других, но он единственный, кого я помню. Вы знаете, почему. Я говорю о том, кто убил последнюю троицу.

В окружении десятка пар глаз, но одного пристального взгляда Хольд поднял голову к потолку и сказал:

– Адам.

И продолжил, не скрывая издевки:

– Адам, Адам, Адам.

Функции были так близко, что я мог дотронуться до их лиц, бездушных, как объективы видеокамер. Адам, рассеянно подумал я. Адам, убийца последней троицы. Ничего не происходило. Мне не нужен был уджат, чтобы видеть – они ничего не видели.

Над нами гудел свет. Пару секунд было слышно только это – между тяжелыми, сквозными хрипами Хольда. Он как будто дышал легкими, набитыми землей. А свет гудел чисто и ровно.

Затем функции двинулись. Я сжался прежде, чем понял, куда.

– Очень жаль, – прошелестела госпожа-старший-председатель, отворачиваясь всей собой. – Можете больше не тратить время, выдумывая способы убить себя. Без продолжения лечения вы погибнете в течение двух суток. Такова была подстраховка на случай вашего неповиновения.

Позабыв о нас, функции стали бесцельно разбредаться по залу.

– Не сомневаюсь, – спокойно ответил Хольд.

Юная девушка в белом платье отошла к прилавку. Стоя рядом, Дедал следил за исходом ее функций спокойным, но сосредоточенным взглядом, как за стадом, пересекающим шоссе.

Я посмотрел на Хольда. Он посмотрел на меня. Я был готов вопить. Я отказывался понимать, что это значило.