Я вдруг понял, что упустил главное. Все, что я узнал о Хольде, когда умер трепет, об его эгоизме и безответственности, не стыковались с тем, сколько молчаливых усилий он приложил, чтобы зайти так далеко.
– Если твоего имени нет в письме, – медленно повторил я, – зачем ты вообще полез в это? Еще до того, как встретился с Фальсификатором… Не потому же, что Стефану было плевать…
– Вот уж да, – спокойно согласился Хольд. – Это была бы порнография.
Я смотрел на него, а он на меня, и даже так, в темноте, в мерцающих лужицах фонарного света, угадывалось его привычное выражение лица. Думай.
– Нет… – прошептал я.
– Да, – кивнул он. – Моего имени нет в списке…
– Нет! Погоди!
– …зато есть твое.
– Это невозможно!!!
Хольд мрачно хохотнул:
– Твои возможности сильно порезаны самооценкой, ты в курсе?
Подо мной разверзлась бездна, и, зная, что сейчас все рухнет, уже рухнуло, я дернулся к нему, хватая за рукав:
– Погоди… Нет, пожалуйста… Я, что… Я не смогу…
Хольд накрыл мою руку:
– У тебя получится. Я все подготовил. Тут приключение на двадцать минут.
– А ты?.. О господи… Как же ты?!..
Он вздохнул, но без особого трагизма. Будто подавил зевок.
– Конечно, я догадывался, что не просто так единственного, кто знает, что делать – и готов это сделать – не оказалось в списке почетных гостей. Но подумал, если мы вместе поедем в Бари и вернем Адаму ее тело, где-то жамкнет невидимая галочка возле твоего имени, а у меня получится потягаться с троицей на живой материи времени. Что сказать… Гордыня. Полагаю, единственная причина, почему я еще жив – чтобы мог объяснить тебе, что ты должен сделать.
– Что за глупости?.. – запричитал я. – Зачем ты так?.. Тут очередь из тех, кто хочет спасти тебя!
– И запереть навечно в башне, как принцессу? – Хольд фыркнул. – Если повезет. В худшем случае меня пустят в ритуальный расход, дабы заткнуть оппозиционные окраины. Ну, чего ты? Не разводи мокроту. Я как увидел ту девку, как ее там, Шарлотту? – так вот, не поверишь, мне стало очень хорошо. Нет, погоди, еще раньше. Когда Обержин помер. Понедельник, самолет, до развязки рукой подать – а я понял:
– Заткнись… Прошу тебя…
Хольд усмехнулся. И не заткнулся. Как обычно:
– Всегда презирал фаталистов. Быть ими слишком легко. Но, черт, это же самые свободные люди… После нудистов, пожалуй. Делай, что должен. Будь, что будет.
Я держал его за руку, но даже не понимал, какой она была. Холодной ли, теплой. Касания больше ничего не значили. Мир умирающих тел победил.
Из глубины здания послышался глухой массивный гул. Хольд подобрался. Я различил движение железа.
– Черт, – процедил он. – Прорвалась-таки.
Я понял, что это был лифт. Наверное, он поднимался.
– Слушай сюда. – Он дернул меня к себе. – У меня в заднем сиденье, в спинке, спрятаны наши новые документы. Они хорошие, дорогие, своими можешь спокойно пользоваться. Но сейчас ты должен купить госпоже М. билет и посадить на ближайший рейс до Бари.
– И все?.. – выдавил я.
– Все.
– И я не должен лететь с ней?
– Ты ни в коем случае не должен лететь с ней. Она атрибут, еще и вещь-в-себе. Ей ничего не угрожает.
– Но ведь это плохо… Если Адам опасен, если у него какие-то планы… Отдавать ее плохо…
– Очень. – Он убийственно спокойно кивнул. – Но Адам должен думать, что вы на его стороне. Только это защитит вас и ваши контрфункции. Даст возможность выйти из-под удара, не быть первой целью, получить шанс подготовиться к тому, что грядет. Всем вам, я имею в виду. Всем лабиринтам.
– Так нельзя… Мы не можем думать только о себе…
– Вы должны. – Хольд до боли стиснул мне руку. – Должны думать только о себе.
Я молчал. Я задыхался.