Фуллер

Осторожно передал Тимура в ее руки. А сам прикрыл глаза. Боялся надеяться, поверить в свое выздоровление. Уже привыкал к мысли, что у моих детей отец — калека. Но…

— Матвей? — взволнованно произнесла Даря.

А я затряс головой. Штормов прав, я — везучий сукин сын!

***

Полгода меня мурыжили коновалы, многих из которых притаскивал старикан Стальберг. Зрение вернулось не сразу. Да и не вернулось на все сто процентов. Но я никогда не забуду тот день, когда после очередного курса лечения в палату пришла Дарина.

Открыл глаза. А моя девчонка рядом. Вероятно, я бы рыдал, если бы не ее счастливое и улыбающееся личико.

— Сколько пальцев, Матвей? — прошептала она, наклоняясь к моему лицу и тряся ладошкой перед моим носом.

— Сколько есть, все мои, — ответил, накрывая ладонью ее затылок и притягивая к себе ближе.

— Твои! — рассмеялась Дарька. — И немного пацанов! Они тоже претендуют на мои органы.

— Им можно, — одобрил я, возвращая голову на подушку.

Лицо Дарины воспринималось мною еще немного смазано. Но мне хватало и этого, чтобы любоваться ею.

Я, млин, до одури счастливый подонок, и перегрызу глотку каждому, кто посягнет на моих родных.

— Как ты? — тихо шепнула Дарина. — Как себя чувствуешь?

— Как везучий сукин сын, — хмыкнул я, поглаживая родное лицо ладонями, словно видел жену первый раз в жизни. И плевать, что не четко. Но видел!

— Я говорила, что ты мой самый любимый мужчина? — тихонько рассмеялась Даря.

— Сегодня — нет, — пробормотал я в ответ.

— Ты мой самый любимый мужчииина, Мэт Фуллер! — на всю палату раздался нарочито писклявый голос.

— Феликс! — рассмеялась Дарина, — Балбес ты!

Брат подошел ближе, а Дарина тут же повисла на крепких плечах пацана.

— Гнал? Я же говорил, чего торопиться! — поворчал я для вида, прикидывая, что пацан слишком мало времени потратил на дорогу из столицы к нам.

— Ну не мог ведь я опоздать на такое событие! — рассмеялся Исай, крепко пожимая мою руку и хлопая по плечу.

С каждым днем мелкий становился все больше в росте и шире в плечах. А если учесть, что в последний раз глазами я видел его почти два года назад, то брата я узнавал с трудом.

— Только не говори, что притащил всю банду! — вздохнул я. Но поздно. В коридоре уже раздался шум мужских голосов и возмущение медсестер. — Как съездил хоть? Тебя можно поздравить?

— Да пока не понять. Но лед тронулся, — почесал затылок Феликс, — Так сколько пальцев?

Пацан совсем охамел и продемонстрировал мне средний палец правой руки.

— Охреневший щенок! — прорычал я, отвесив брату нехилый подзатыльник.

— Детский сад «Ромашка», — покачала головой Дарина и присела в кресло рядом с моей кроватью.

Как раз вовремя. В палату ввалились парни. И даже не поленились притащить торт с надписью «Ослепительно красив».

Руки так и чесались вмазать этим шутникам по улыбающимся мордам. Но Дарька посмеивалась, но, на всякий случай, повиснув на моей руке.

Пусть живут, так и быть. Я был слишком рад видеть этих придурков.

Вернее, просто видеть мир своими глазами.

Эпилог-бонус

Две пары ног тонули во влажном песке. Кроткие волны осторожно подбирались к босым ступням и тут же убегали.

Крепче сжав хрупкую ладонь в своей, мужчина посмотрел на спутницу. Она улыбнулась в ответ на его хмурый взгляд. И помимо воли, лицо мужчины озарила легкая улыбка. Взгляд пробежал по длинным волосам. Но он помнил времена, когда ее волосы были короткими.

Помнил их первую встречу. Помнил каждый день, когда видел ее.

Он впервые увидел девчонку, когда ей было шестнадцать. Дерзкий и ершистый ребенок. Заносчивая и избалованная «папина дочка». Таких нужно обходить стороной, особенно, если ты воспитан улицей, детдомом и суровой реальностью. Он бы так и поступил, с радостью позабыл бы о встрече с ней. Но не смог.

Ее любопытный взгляд замер на его глазах. И ему — самому черствому и циничному человеку на планете — показалось, будто в этих глазах поселилась тоска. Он знал, что не стоит говорить с ней, не стоит обращать внимания на ее колкие и провокационные фразы, не стоит вообще замечать ее присутствия. Но было легче перестать дышать, чем вычеркнуть дерзкую девчонку из своей жизни.

Он не планировал давать волю своим желаниям и фантазиям. Он даже поверил, что когда-нибудь придет день, и он проснется свободным от зависимости под названием «Проня». Он держался на расстоянии, не замечал ее наглых фраз, звонкого смеха, ловких рук, в которых «плясал» нож-бабочка. Несколько лет держался, ища забвения в постели с другими женщинами, изредка поддаваясь слабости и воображая, что в его руках — она.

Но одно мгновение все изменило. Вернее, одна фраза перечеркнула все его благие намерения.

— Подбросишь? — спросила она. — А то я пешком. Тачку ребятам оставила, глянут. Там что-то с фильтрами.

Он лишь повел плечом, встал со стула и пошел к своей машине.

Уже привык, что с ней нельзя разговаривать. И надо же случиться такому, что именно в этот вечер охрана дочери Мастера не позаботилась о сопровождении. Возможно, девчонка сама от них слиняла. Да и кто тронет Прасковью Ильиничну Мастеркову на территории, принадлежавшей ее отцу? Разве что, идиот.