Фуа-гра из топора

– Врачи сродни священникам, нам подчас приходится выслушивать исповеди. Извините, более добавить ничего не могу. Пусть имя того, кто со мной пооткровенничал, останется в тайне. Да и какая разница, у кого язык развязался? Главное другое: Ванда человек с уголовным прошлым. Хотите подвезу вас до метро?

– Спасибо, я за рулем, – отказалась я. – Мне бы хотелось задать несколько вопросов домработнице.

– Ане? – вскинулся Дворкин. – Зряшная затея. Девица не может похвастаться ни умом, ни сообразительностью.

– Но у нее есть глаза, – уперлась я. – Пусть расскажет, как Ванда вела себя в последнее время.

Дворкин одернул пуловер.

– Анна служит в доме без году неделя. Ее наняли после похорон Ксении.

– А кто работал до нее? – не успокаивалась я.

Виктор Маркович пошевелил губами.

– Другая баба. Она уволилась… э… уж не вспомню, когда. Без Ванды мы – как без рук. Вот она бы вам точно дату назвала.

– Как звали предшественницу Анны? – гнула я свое.

Дворкин растерялся.

– Забыл. Простое имя и фамилия тоже. Валентина? Нет, Вера. Или Вероника? В… В… В…

– Варвара? – подсказала я.

– Верно, – обрадовался врач. – Но она лишилась места еще до болезни Ксении.

Я опешила.

– Минуточку! Горничную Борисову выгнали до того, как у Кауф начались проблемы со здоровьем, а новую прислугу наняли после погребения Ксении?

– Именно так, – согласился Виктор Маркович.

– Кто же убирал дом, готовил еду, стирал, гладил в период отсутствия прислуги? – совершенно искренне удивилась я. И услышала:

– Ванда. Она говорила, что ей надоели тупые бабы, которых надо без конца жучить.

– Наверное, у Комиссаровой не оставалось ни одной свободной секунды, – пробормотала я. – Особняк-то большой.

– Сейчас я понимаю, что Ванда специально удалила из дома горничную, – мрачно сказал Дворкин. – Не хотела иметь рядом чужие глаза и уши, потому что задумала медленно отравить Ксению ядом и довести до самоубийства. Подобное лучше совершать без свидетелей. Уверены, что не хотите доехать со мной до подземки?

Последний вопрос прозвучал как завуалированное предложение убираться прочь. Я поняла прозрачный намек и, повторив, что владею собственными колесами, двинулась в коридор.

Комната, где проходила беседа с доктором, имела две двери. Я подумала, что обе они ведут в коридор, смело толкнула одну из них, совсем не ту, в которую вошла, и очутилась в квадратном помещении без окон, плотно забитом книгами. У меня невольно вырвался восхищенный возглас:

– Какая библиотека!

Виктор Маркович сказал:

– Володя собирает ее много лет, тут можно найти любую литературу.

Я подошла к небольшому столу, где лежали бумага, ручка и толстый том.

– «Дневник Эни. Путешествие в темный лес», – прочла вслух его название. Затем спросила: – Тут у вас и детские издания есть?

– Нет, Танюша, – поправил меня Дворкин, – «Дневник Эни» – это записи, которые по просьбе своего лечащего врача, американского психиатра Джона Фалька, делала его пациентка. Как ясно из названия, имя больной было Эни. Девушка убила отца. Причем совершила преступление хладнокровно, долго готовилась. После, уже будучи осужденной, предприняла несколько попыток самоубийства, потому что ее охватило раскаяние. Власти штата, в тюрьме которого отбывала наказание Эни, пригласили к ней доктора. Джон Фальк весьма успешно справлялся с похожими случаями, но с Эни он потерпел неудачу. Юная убийца перехитрила опытного дипломированного специалиста. Она смиренно вела записи, фиксировала исключительно бытовые вещи. Например: «Встала, умылась, уронила зубную щетку, обозвала себя неуклюжей коровой, пошла завтракать, потом на занятия к доктору. От врача сегодня пахло одеколоном на основе лимона. Ненавязчивый аромат. А вчера он использовал парфюм с ароматом ванили, и это мешало мне сосредоточиться во время терапии. Лучше б медикам отказаться от вонючих одеколонов, больным делается хуже, если к ним приближается человек, смахивающий на живой букет». Попав на прилавки, «Дневник Эни» стал бестселлером, и многие врачи, почитав очень короткие деловые замечания девушки, скорректировали свое поведение.

Я воспользовалась паузой, которую сделал Виктор Маркович.

– Странно, что столь примитивный текст обрел большое количество поклонников.