Фрунзе

«Милая мама, — писал он в этом письме. — У тебя есть сын Костя, есть и дочери. Надеюсь, что они тебя не оставят, позаботятся о тебе в трудную минуту, а на мне, пожалуй, должна ты поставить крест… Потоки крови, пролитые девятого января, требуют расплаты. Жребий брошен, Рубикон перейден, дорога определилась. Отдаю всего себя революции. Не удивляйся никаким вестям обо мне. Путь, выбранный мною, не гладкий…»

Поплакала Мавра Ефимовна, получив это письмо. И с тех пор каждый день только и ждала: вдруг да придет какая-нибудь страшная весть о Мише.

А он, выполняя поручения партии, отдавал всего себя революционной работе.

Побывал как агитатор в Екатеринославе, снова в Ливнах, в Москве: снабжал подпольной литературой местные партийные организации, налаживал партийные связи, горячо агитировал за большевистские, ленинские идеи, призывал к борьбе с царизмом и капитализмом.

Фрунзе был уже знаком к этому времени с работой Ленина «Шаг вперед, два шага назад» и знал, как остро высмеивает основатель большевистской партии тех «марксистов от моды», которые только болтали о марксизме, считая для себя зазорным состоять в какой-либо партийной организации, подчиняться партийной дисциплине, вести будничную кропотливую работу по укреплению и расширению рядов партии. Это были лжесоциалисты, вредившие делу революции. Таким Фрунзе быть не желал.

В списке студентов Политехнического института фамилия Фрунзе в течение всего времени, с января по ноябрь 1905 года, была обведена чертой, а на полях стоял вопросительный знак. Как видно, это был период, когда его отсутствие было таким частым и длительным, что обращало на себя внимание институтской инспектуры.

3. ТРИФОНЫЧ

В один из первых дней мая 1905 года по городу Иваново-Вознесенску медленно шел молодой человек в синей косоворотке и простой фуражке. Внимательно осмотрев город, высокие белые каменные дома фабрикантов, торговый ряд, вытянувшуюся вдоль речки Уводи кирпичную линию фабрик, приезжий направился в рабочий пригород — Ямскую слободку. Там ему немало пришлось побродить, пока он нашел то, что было нужно.

Ямской слободой называлось место, где жили многие тысячи ивановских текстильщиков. Деревянные кособокие домишки жались один к другому. В узких переулках стояла грязь. Тяжелая копоть фабричных труб густо оседала на крышах, на заборах, на тщедушной траве, летела в окна. Зимой она бурым бархатистым налетом ложилась на сугробы снега. В сильные ветры и метели дрожали, скрипели деревянные хибарки. Ежились под жалкими ситцевыми одеялами детишки на жестких, щелистых, пронизываемых ветром полах.

Как раз одна из таких хибарок и была сейчас перед приезжим.

— Евлампий дома? — спросил он, когда на его стук открылось кривое окошко. — Ждет гостя?

— Ждет… — был ответ. И гость в синен рубашке быстро вошел в калитку. Это был Михаил Фрунзе.

Во дворе его встретил худощавый, среднего роста человек с рябоватым лицом и большими возбужденно горящими глазами. Он не улыбался, да и вообще трудно было вообразить улыбку на его суровом лице. Это был знаменитый вожак ивановских рабочих Евлампий Дунаев, или «Бешеный ткач», как его звали фабриканты.

— Трифоныч? — спросил он, протянув гостю руку.

— Да, — ответил Михаил Фрунзе, подтверждая свою подпольную кличку.