Фру Мария Груббе

— Ныне, когда дни вашего пребывания в Калэ, mаdame, миновали, открывается траурная страница в книге живота моего, и буду томиться я горькою мукой и грустить, как грустит человек, который утратил все, в чем было его земное счастье, все надежды свои, все желания. И однако, madame, доведись когда-нибудь основательная причина подумать, что я вам мил, и уверься я в том, так одному богу ведомо, что бы со мною сотворилось. Авось это пробудило бы во мне те силы, которых я досель еще не мог обрести, дабы воспользоваться крылами их мощи, и тогда та часть души моей, которая жаждет деяний и пламенеет надеждами, взяла бы верх и увековечила и прославила бы мое имя. Но столь же легко представить себе, что этакое несказанное счастье ослабило бы каждую натянутую струну, перехватило бы голос каждому призывному желанию и оглушило бы каждую чуткую надежду, и стала бы страна блаженства моего расслабляющей Капуей силам моим и способностям…

Естественно, Мария оставалась при своих мыслях и понимала, что так оно и лучше будет, а вздохнуть все-таки вздохнула.

И вот она переселилась в Тьеле. Эрик Груббе желал этого возвращения, потому что боялся, как бы Сти Хой не склонил ее к такому образу действий, который будет противоречить его замыслам, да, кроме того, хотел испытать, нельзя ли будет уговорить Марию, чтобы она согласилась на такой оборот дела, при котором брак оставался бы в силе.

Пока что это оказывалось бесполезным, но Эрик Груббе тем не менее продолжал в письмах своих требовать от Ульрика Фредерика, чтобы тот взял Марию опять к себе. Ульрик Фредерик не подумал и разу ответить, он предпочитал тянуть елико возможно дольше, ибо всякий возврат имущества, неизбежно долженствующий воспоследовать за разводом, был ему вовсе не на руку, а в тестевы заверения, что Мария готова идти на мировую, он не верил. Что его благородие, господин Эрик Груббе, любит прилгнуть — было ведомо всем и каждому.

Между тем тон писем Эрика Груббе становился все грознее, и речь заходила уже о личном обращении к королю. Ульрик Фредерик понял, что дальше тянуть нельзя, и написал из Копенгагена своему фогту в Калэ, Йохану Утрехту, письмо, в котором поручал ему во всей тайности разведать, не пожелает ли мадам Гюльденлеве встретиться с ним в замке Калэ, но так, чтобы Эрик Груббе ничего об этом не узнал. Письмо было написано в марте шестьдесят девятого года.

Во время предложенного свидания Ульрик Фредерик надеялся выведать истинное настроение Марии Груббе, и если бы оказалось, что она склонна помириться, то немедля увез бы ее с собой в Аггерсхус, а если нот, то, обещав содействовать немедленному разводу, полагал выговорить себе наивозможно мягкие условия его.

Но Мария отклонила встречу, и Ульрик Фредерик, не уладив дела, несолоно хлебавши уехал в Норвегию.

Эрик Груббе продолжал еще несколько времени строчить свои бесполезные писания, по вот в феврале семидесятого года пришло известие о кончине Фредерика Третьего, и Эрик Груббе решил, что теперь наконец приспела пора перейти от слов к действиям. Ибо король Фредерик всегда высоко ставил своего сына Ульрика Фредерика и любил его такой слепой любовью, что в этой тяжбе усмотрел бы, пожалуй, всю вину на истце, а при короле Христиане можно было ожидать, что дело обернется иначе: ибо хоть и были они с Ульриком Фредериком друзья закадычные и немало вместе попили-погуляли, тем не менее короля, может статься, все еще омрачает легкая тень зависти, поскольку при жизни отца он так часто оставался в тени, заслоненный более даровитым и куда более видным сводным братом. А кроме того, молодые государи любят показывать свое беспристрастие и от пылкого чувства справедливости нередко бывают несправедливы даже к тем, кого они, по всеобщему мнению, именно и должны бы взять под защиту. Потому-то и было решено, что они по весне вдвоем съездят в Копенгаген, а Мария тем временем постарается раздобыть себе на траурное платье у Йохана Утрехта двести ригс-далеров, дабы с пристойностью представиться новому королю. Но фогт, не имея дозволения Ульрика Фредерика, не посмел выслать деньги, и Марии пришлось ехать без траура, ибо отец отнюдь не хотел тратиться и полагал вдобавок, что сей недостаток только пуще выставит напоказ ее жалостное положение.