Нет, не все равно тебе было, мать… Но зачем – в загс? Этого никогда понять не мог, хотя – можно понять и это…
Борис перевел дыхание – будто мчался с бешеной скоростью. Семь лет старался не думать, не ворошить – что толку? А сегодня… и что-то новое во всех этих думах… Фрося, Фрося, колдунья ты, ведьма, что ли?.. Нельзя мне таять, нельзя…
Приподнялся на локте, пристально вгляделся в рыхлую черноту, стараясь разглядеть в ней светлое пятно – лицо Фросино… или белую руку поверх одеяла… – и ничего не увидел.
Сказал едва слышно, одними губами:
– Фрося…
– Что? – сразу отозвалась, громким шепотом.
Борис молчал, продолжая опираться на локоть. Все еще смотрел туда, где лежала Фрося.
– Не спится… – Будто подслушала все его мысли. А может это она про себя. Ей-то почему не спится?
– Фрося, у вас мать-отец на пенсии?
– Одна я.
Борис подождал, но она молчала.
– Скучно – одной?
– Скучно? Не знаю… – (Показалось – видит ее лицо: слабые, тающие очертания, там, откуда голос.) – Некогда скучать. Сколько дел по дому… убраться, постирать… – Никак не мог понять, куда обращено ее лицо: к потолку – или к нему, Борису. – А тетрадок сколько? Вы-то знаете, у вас мать…
– Тетрадки? – спохватился Борис. – Какие тетрадки?
– Обыкновенные, школьные. Я ведь учительницей, в начальных классах.
– А шить вы умеете? – вырвалось, совсем уж глупо.
– Шить? – не сразу отозвалась Фрося. – Умею, самую малость… А что?
– Так, неважно. – Откинулся на спину, разогнул уставшую руку. – А почему – только в начальных?
– А некогда было дальше учиться. И мне малыши нравятся. Им в первом классе сопли еще нужно вытирать, и даже на толчок сажать! В нашем районе многие унитаз и не видели никогда, боятся, особенно девочки.
– Где же это – ваш район? – Не мог остановиться, будто в ответах искал какой-то встречи, которой не хотел – не хотел и искал – и вот, доискался…
– Недалеко от вас… Глинянка… И школа – рядом, где мама ваша…
Фрося умолкла – и вовремя, словно почуяла…