Фронт без линии фронта

— Ку-у-да?! — сдавленным голосом произнес Евгений Иванович и, прохрипев: — На место! — выругался! Затем, на глазах у немцев, капитан протянул Ковалеву кисет с табаком.

Зловещее «на место!», брань в устах выдержанного, всегда тактичного капитана, кисет сделали свое: Ковалев, опомнившись, отсыпал из кисета махорку, замедлил шаг и занял свое место в цепочке.

Короткая летняя ночь кончилась. Стало светло, хорошо были видны лица немца и полицая, ненавистные лица врагов, направлявшихся к нам. Метрах в сорока от нашей дорожки они замедлили шаг, остановились. Указав трубкой в нашу сторону, немец сказал спутнику несколько слов. Пристально разглядывая нас, полицай сделал три-четыре шага вперед, обернулся и что-то ответил. Немец утвердительно кивнул головой и стал разжигать трубку. И полицай, не спуская с нас глаз, закурил…

Капитан шел, стиснув зубы, искоса глядел по сторонам, и крупные капли пота катились у него по лицу. Я понимал тактику нашего боевого командира и друга: он знал, что товарищи верят ему, глядят на него и в эти невероятно трудные минуты сделают все, что сделает он сам…

Мы прошли еще километр, еще полтора… шли, ожидая с минуты на минуту боя и не понимая, почему немцы не открывают огонь, почему кругом стоит тишина, хлещущая по нервам. Взошло солнце. Немцы остались далеко позади, и мы потеряли их из виду. Через несколько дней я держал в руках донесение старшего разведчика Александра Агаркова. Разведчик писал, что в тот вечер, когда мы, переправившись через Судость, встретились с гитлеровскими карателями, они, перед тем как выехать из села Сопичи, потребовали у старосты проводника из самых надежных полицаев. Но полицаев в селе не оказалось (их вызвали на совещание), и староста послал в качестве проводника одного из местных жителей; его-то на немецкой стоянке в поле мы и приняли за местного полицая.

Когда часовые увидели нас, наше «спокойствие» сбило их с толку. «Партизаны не вели бы себя так спокойно в непосредственной близости от немцев», — решили они. А «полицай», увидев нас, догадался, кто мы такие… Когда немец спросил: «Вер ист дас? Кто ест этот мужчины?», колхозник, желая спасти советских людей и зная, что ему грозит смерть, если немцы разоблачат обман, ответил:

«Это полицаи… Они ловят партизан».

«О-о, полицай, я тоже так думаль! — воскликнул фашист. — Хотелось просиль для мой трубка… табак, чтобы быль табак…»

— Да-а… дело было б для нас… табак, догадайся каратели, кто вы, — усмехнувшись, сказал колхозник и добавил: — А командир, видать, у вас, хлопцы, с выдержкой…

Как-то, после войны, я рассказал Ковпаку о нашей встрече с гитлеровскими кавалеристами под селом Сопичи.

— Да-а-а… — протянул Сидор Артемьевич, — правильно той дядько сказав: як що б не выдержка ваша, було бы там у поли для вас дило табак… Коли б не выдержка ваша… да-а-а… А ось главное ты мени не сказав: як же фамилья того командира, ну, чекиста того… Евгения Ивановича?

— Фамилия? Мирковский, Евгений Иванович Мирковский.

— Постой, Мирковский? Це не той, що зничтожив гитлеровский правительственный кабель связи под Житомиром?

— Он самый, Сидор Артемьевич, а кабель тот шел из Берлина в Киев.

— Ну, да! Именно так! Так я ж того знаю чекиста, Евгения Ивановича! Добре знаю. О-о-орел! Орел — ничего не скажешь!

С Ковпаком я был согласен.

С Евгением Ивановичем Мирковским пришлось мне встретиться и в другой обстановке, не менее напряженной и сложной.

Было это в партизанской дивизии, которой командовал Петр Петрович Вершигора, в 1944 году, во время ее рейда по оккупированной фашистами польской земле. Дивизия Вершигоры громила гитлеровские тылы. На коммуникациях врага работали партизанские минеры. Кавалеристы и стрелковые роты атаковали гарнизоны и заставы противника. День и ночь действовали разведчики.

Помню, как под деревней Марьевкой нас обстреляли немецкие цепи. Комдив приказал двум ротам уничтожить противника. Бой начался километрах в полутора от деревни… Фашисты нажали, и вот группа из недавно пришедших в отряд партизан, не выдержав натиска гитлеровцев, бросила свои позиции и побежала… Впереди, увлекая за собой остальных, мчался с автоматом в руке, с перекошенным от страха лицом, рослый парень в вышитой косоворотке. Он бежал и испуганно кричал:

— Немцы!.. Эсэсовцы!.. Их много!

В этот момент у околицы деревни оказались бойцы чекистской разведывательно-диверсионной группы, выполнявшей свои боевые задачи. Через какую-то секунду от группы чекистов отделилась коренастая, среднего роста фигура человека, в выцветшей зеленой фуражке пограничника, с маузером в руке, и бросилась наперерез бежавшим. Это был командир группы капитан Е. И. Мирковский.

— Ст-о-й! — кричал он, наводя маузер на паникера, — ку-да со своей родной земли бежишь?! Эсэсовцев боишься!? Мы должны их бить, а не бежать от них! За мной! Вперед! — во весь голос кричал Мирковский, устремляясь к полю боя.