Фронт без линии фронта

Притвориться мертвым!

Что-то тяжелое ударилось рядом с головой, так что невольно вздрогнул.

Потом рассмотрел: большущий камень.

В голову целил, гад! Не попал!

Сколько же так лежать? Дышать трудно. Затекли руки, ноги.

Только бы не шевельнуться!

Если рот не закрывать, кровь вытекает, дышать легче.

Наверху тихо. Рискнуть?

Поднялся с трудом. Кружилась голова. Огляделся. Яма с одной стороны отвесная, с другой спуск в погреб.

Вздрогнул: в погребе трупы.

Встал на камень, брошенный эсэсовцем, выглянул.

Никого.

Лег на то же место и так же, как лежал.

Почему-то решил, что вылезти можно через час, и стал отсчитывать секунды, минуты, не замечая, что считает очень быстро.

Двадцать минут… Сорок… Шестьдесят!

Пора!

Прислушался.

Тихо.

Встал на камень, выглянул.

Никого.

Как вылез — потом и рассказать не мог.

Через пробитую снарядом кирпичную стену дома виднелась улица. Туда нельзя, заметят. В соседнем дворе или в следующем — разве в горячке запомнишь! — в сторону Девичьего рынка увидел большой деревянный ящик. Приоткрыл крышку, перевалился на высохший мусор. Крышка захлопнулась негромко, а показалось — выстрелила.

«Пережду здесь, пока не стемнеет. А сейчас часов пять, не больше. Глоточек бы воды!»

Кровь на груди, до подбородка и не дотронешься, сочится из шеи справа.

Стянул с себя рубашку — оторвать кусок не хватило сил, обмотал вокруг шеи.

Пить!

Ящик деревянный, а будто огненный.

Да когда же стемнеет?!

…Когда очнулся, не сразу поверил, что наступила долгожданная темнота.

Скорее к реке. Дворами, конечно.

До берега идти минут десять. Решил, что за полчаса доберется, а добрался лишь к рассвету. Залег в чьем-то саду, в кустах. А когда совсем рассвело, увидел неподалеку солдат. Один из них наигрывал на губной гармошке какую-то мелодию. Чужую, тревожную.

Это была популярная в то время в фашистской Германии песня:

«Если весь мир будет лежать в развалинах.
К черту! Нам на это наплевать!
Мы все равно будем маршировать дальше,
Потому что сегодня нам принадлежит Германия,
А завтра — весь мир!»

Пришлось пролежать весь день, боясь шелохнуться.

А вечером гитлеровцы стали пускать осветительные ракеты. Опять задержка. И польза есть. При мертвенно-бледном свете ракет Костя высмотрел, где по берегу патрулируют автоматчики. Вот они сошлись. Вот расходятся. А ну-ка подсчитать, сколько пройдет минут, пока опять сойдутся…

Кажется, правее улица Коммунаров. Узенькая здесь. От нее, чуть правее, шагов пятнадцать, идет к реке заросшая травой канава…

Опять расходятся. Пора!

Вот она, канава-спасительница!

Не останавливаясь, вполз в реку, проплыл под водой, сколько хватило сил.

Вода освежила, стало легче. Но почему не глотается?

Кажется, уже на середине реки. Доплыть во что бы то ни стало! Обязан доплыть! Обязан!

Рук не вынимал из воды, чтобы не было всплесков. Повторял про себя: «Ждут! Ждут! Ждут!..»

…На рассвете 13 августа 1942 года начальник штаба 6-й краснознаменной стрелковой дивизии позвонил в штаб Центральной оперативной группы НКВД и сообщил, что на Придачу возвратился наш разведчик Костя Феоктистов, раненный, находится в разведбатальоне дивизии. В разведбатальон спешно выехал на «газике» парторг группы лейтенант государственной безопасности Валерьян Матвеев.

— Жми на всю железку! — торопил он шофера. — Молодец! Молодец!

— Стараюсь! — откликнулся шофер.

— Костя молодец! Понимаешь, вернулся!

Командир разведбатальона уже выписал на Костю карточку, как на раненого бойца батальона.

Обнялись. Валерьян Матвеев хотел расспросить Костю, как же он уцелел, но увидел окровавленную тряпку, обмотанную вокруг Костиной шеи, и не решился.

— А Юра вернулся? — еле выговорил Костя.

— Вернулся, живой!

Бережно поддерживая, Валерьян Матвеев отвез Костю в медсанбат дивизии, в поселок Сомово. В медсанбате установили, что пуля попала в подбородок слева и вышла из шеи справа, ниже уха на три пальца.

Костя просил пить, а не мог глотать, и врач заподозрил, что прострелен пищевод, сказал, что надо срочно отвезти в эвакогоспиталь.

На том же «газике» Матвеев привез Костю в госпиталь, находившийся примерно в тридцати километрах от Сомова, в селе Макарье Рождественско-Хавского района, в помещении церкви. Кровати заменяла щедро настланная солома.

— Просто чудо! — удивленно сказал врач, осмотрев Костю. — И пищевод цел, и даже челюсть не разбита, все зубы целы. Будешь рассказывать товарищам, и не поверят.

— А мы дадим Косте справку с печатью, что он был расстрелян фашистами 11 августа 1942 года, — засмеялся Валерьян Матвеев, обрадовавшись, что серьезной опасности нет.

— Пить! Хочу пить!