Фронт без линии фронта

4 июля, днем, в разведку направили группу чекистов Воронежского управления НКВД во главе с капитаном государственной безопасности Алексеем Чепцовым. Разведчиков заверили, что немцы еще далеко, за Доном. Но когда спецмашина на предельной скорости влетела в редкий Шиловский лес, примерно в одиннадцати километрах от Воронежа, чекисты попали под шквальный огонь пулеметов. Шофер успел остановить машину, но, как только выскочил из кабины, его прошило автоматной очередью. Часть разведчиков стала пробираться в сторону Воронежа — надо было как можно скорее сообщить, что в этом районе гитлеровцы уже переправились через Дон. Остались Анатолий Павлюкевич, Мухеник и автор этих строк, чтобы попытаться уточнить обстановку. Погиб Мухеник. Уже недалеко от города нас задержали и чуть не расстреляли свои же солдаты, приняв за гитлеровских шпионов.

В ночь на 5 июля заместитель начальника управления НКВД майор государственной безопасности Иустин Прошаков доложил тревожные сведения разведчиков обкому партии, командованию Воронежского боевого участка. По указанию обкома партии с рассвета 5 июля и до позднего вечера сотрудники управления разыскивали в подвалах жителей и предупреждали, что надо уходить немедленно. Бомбежка в этот день была особенно сильной, и мало кто мог выйти из города.

В это время подоспевшая 232-я Сибирская стрелковая дивизия уже вела бой на западной окраине Воронежа (благодарные воронежцы одну из улиц назовут улицей Героев сибиряков, воздвигнут им памятник). Заняли линию обороны бойцы подразделений НКВД. Узенькая цепочка чекистов заняла линию обороны в западной части города — от реки Воронеж, от ВОГРЭСА, до аэродрома на Задонском шоссе. Чекисты поклялись: «Умрем, но будем держаться до последнего!» А к Воронежу уже спешило подкрепление из Ельца и других мест.

Бойцы истребительного батальона, находившиеся последние две недели на казарменном положении, вооруженные лишь винтовками, еще 4 июля получили приказ выйти из города в одиночном порядке; сбор в селе Анна.

Костя, с разрешения командира, побежал домой, беспокоясь, жива ли мама. Бежать под бомбежкой пришлось почти через весь город. Успокаивал себя тем, что под полом сеней их кирпичного одноэтажного домика есть глубокий погреб, добротно вырытый отцом. Но если прямое попадание?!..

Жива! Фашистские летчики пока не уничтожили этот район, и улица Рабочий проспект — немощеная, неровная, заросшая травой — почти не пострадала.

Выходили вместе с друзьями, Сухоедовыми, проживавшими напротив. На тележку положили наскоро собранные вещи, самое необходимое. Костя и его друг Борис Сухоедов с трудом вытолкнули тележку в гору, к Транспортной улице. За ними с узелками шли Мария Федоровна, родители Бориса. Костя чувствовал себя виноватым перед матерью: осенью прошлого года они эвакуировались в Актюбинск, он пытался удрать на фронт — Мария Федоровна поймала его на станции и дала слово вернуться. И вот вернулись!..

Шли в сплошном потоке людей, также спешивших воспользоваться кратковременным перерывом в бомбежке и выйти из пылающего города на левый берег, на Придачу, и дальше, на восток. Прошли Брикманский сад на Транспортной, вышли к мосту через железную дорогу. Идти надо было проспектом Революции до Петровского сквера, от него влево по улице Степана Разина, круто спускавшейся к реке, к Чернавскому мосту. А впереди, над проспектом Революции, опять повисли тучей фашистские самолеты. Успеть бы!

Чернавский мост тогда соединялся с Придачей дамбой длиной более километра, шириной метров пятнадцать и высотою три — пять метров. По краям дамбы, слева и справа, росли древние дубы — дамбу построили еще в XVIII веке. Вот тут-то и налетели фашистские истребители. Конечно, было отлично видно, что на дамбе женщины, дети, старики. На бреющем полете фашисты летали вдоль дамбы и расстреливали людей из пулеметов, пока не кончились патроны.

Уцелели немногие. Среди них Феоктистовы и Сухоедовы. Уже без тележки, побросав то самое ценное, что надеялись спасти, измученные донельзя, заночевали за Придачей, в поле. Потом через Новую Усмань добрались, уже 6 июля, до Рождественской Хавы. Все ближайшие села были до отказа набиты воронежцами.

Еще дорогой, когда миновали Придачу, Костя упрашивал Бориса Сухоедова:

— Давай вернемся в Воронеж драться с этими проклятыми фашистами! Ну, Боря…

Борис Сухоедов, старше Кости на полтора года, и сам рвался на фронт. Показывая на родителей, отвечал:

— Вот отведем в безопасное место…

7 июля, на другой день, как пришли в Рождественскую Хаву, Костя исчез. На столе приютивших их хозяев Мария Федоровна, уходившая поискать что-нибудь поесть, нашла Костину записку. Костя кратко извещал, что ушел на фронт.

Через день на фронт ушел и Борис Сухоедов.

За советскую Родину!

Так случилось, что Костя, еще не выйдя из Рождественской Хавы, увидел пропылившийся грузовик, и как раз на дороге в сторону Воронежа. В кузове грузовика были военные в чекистской форме. Среди них Костя заметил капитана государственной безопасности Василия Юрова. Юров также узнал Костю.