Фронт

— Семь? Значит, осенью в школу. Так, так… — Иван Авдеевич озабоченно потер руки. — Что бы тебе такое подарить, Лизанька? — Он беспомощно огляделся и открыл дверцу буфета. Но там, кроме сложенного вчетверо листа оберточной бумаги, ничего не было. Тогда он выдвинул ящик письменного стола и, выбрав новенькую пятирублевку, подал девочке. — На, отдай маме. Пусть она тебе купит на платье или еще что-нибудь.

Девочка равнодушно взяла деньги, а мальчик недовольно сказал:

— И чего она все молчит? Дома, как радио, без умолку болтает, спасу от нее нет, а здесь как язык проглотила. Скажи, Лизка, что тебе мама велела передать дяде Ивану Авдеевичу.

— Да, правда, что тебе дома сказали? — подхватил Иван Авдеевич и потрепал девочку по щеке.

Ободренная лаской, Лиза доверчиво подняла глаза и тоненьким голоском быстро заговорила:

— Мама сказала: «Скажи, пусть дядя Иван Авдеевич придет пить чай, а то он нас совсем забыл». А папа сказал: «Ну и пусть не ходит…» Что ты, Вовка, дергаешь, противный! Новое платье оборвешь.

— Гм, да… Так, так… — Иван Авдеевич смущенно потер руки. — Однако надо же и тебе, Володя, что-нибудь подарить. Как ты думаешь, а?

Мальчик обрадованно улыбнулся и с надеждой посмотрел на огромную полку с книгами.

Хозяин сразу забеспокоился, но вдруг лицо его просветлело. Он открыл тумбочку письменного стола и вытащил стопку книг, перевязанную тонкой бечевкой.

Иван Авдеевич не признавал книг без переплетов, ко эту пачку он случайно купил на толкучке за ничтожную сумму у какой-то старушки. Он хотел снести их к переплетчику, но потом разобрался по каталогу, что у него уже есть эти книги в переплетах. Так и лежала эта пачка несколько лет, покрываясь пылью.

Он развязал бечевку и убрал ее в стол, а книги подвинул мальчику.

Володя сел прямо на пол и принялся разбирать пачку.

— Эту сказку я люблю! — быстро сказала Лиза.

Она схватила книжку с рисунком на обложке и прижала ее к груди. Потом неожиданно стала в позу и, делая ударения на каждом слове, продекламировала:

— Как нам быть? — спросили книжки. — Как избавиться от Гришки? —

И сказали братья Гримм:

— Вот что, книжки, убежим! Бежим в библиотеку,

В свободный наш приют…

— «Как закалялась сталь», — восторженно перебил ее Володя. — Ух, какая замусоленная! «Белеет парус одинокий», «Таинственный остров»… — Он поднял блестящие глаза и неуверенно спросил: — Это все нам?

— Берите, берите, — равнодушно сказал Иван Авдеевич.

Дети ушли, радостно унося растрепанные книги. Садясь за свой каталог, Иван Авдеевич увидел пятирублевку — она лежала на краю стола, забытая девочкой. Он схватился и высунулся в окно.

Дети шли по противоположной стороне улицы, неся под мышкой книги. Они не услышали оклика.

2

Иван Авдеевич сидел, удобно откинув голову на спинку кожаного сиденья. Троллейбус бесшумно летел по широкому проспекту, почти не задерживаясь на остановках. Был поздний вечер, Иван Авдеевич устал, заканчивая квартальный отчет, и сейчас отдыхал, наслаждаясь тишиной и быстротой движения. На одной остановке троллейбус задержался чуть дольше. Иван Авдеевич открыл глаза и посмотрел в широкое зеркальное окно: «Лесотехническая академия. Еще далеко». Он снова опустил веки.

Раздалось хлопанье сумки кондуктора и звон мелочи, сиденье напротив скрипнуло пружинами. Юношеский голос произнес:

— Тебе ее тоже необходимо купить, Витя, тут вагон интересных сведений. Дороговато, правда, но в нашем деле она необходима.

Иван Авдеевич приоткрыл глаза и покосился на книгу в руке юноши; он без труда узнал светло-зеленый, тисненный золотом переплёт — только вчера еще он занес ее в свой каталог, — улыбнулся и сказал:

— Киселев, «Цветоводство». Издание второе, исправленное и дополненное. Издательство — Сельхозгиз. Цена два рубля.

Юноша быстро пробежал глазами титульный лист, потом заглянул на последнюю страницу и, удивленно кивнув головой, с уважением посмотрел на пожилого человека в пальто с плюшевым воротником и мягкой шляпе.

Иван Авдеевич усмехнулся. Он подумал, что студенты приняли его за какого-нибудь профессора, и это было ему приятно.

— Так вот, продолжим наш разговор, — повернувшись к своему приятелю, оживленно заговорил юноша. — Понимаешь, Леня, начала-то я не слышал; я надеялся, что после передачи скажут, кто автор, а диктор только объявил, что «литературная передача окончена» — и все. Но сам рассказ убивает! Представляешь — чиновник! Сорок лет писал в своем присутствии всякие бумаги, а в каких случаях ставится восклицательный знак — не знал. И выходит, что за сорок лет он не написал ни одной фразы, которая выражала бы простые человеческие чувства: удивление, восторг, радость или негодование!

— Эх ты, — усмехнулся Леня, — открыл Америку! Мы это еще в девятом классе проходили. И тебе не стыдно, Витька, а еще студент! — Он повернулся к Ивану Авдеевичу, как бы ища у него поддержки;—Представляете, не знает, чей это рассказ!

Иван Авдеевич кашлянул и напустил на лицо глубокомысленное вырбжение.

Студент оглядел улыбающихся пассажиров и озадаченно сдвинул кепку:

— Ты брось разыгрывать, Ленька, скажи прямо, чей рассказ?