Фреска судьбы

Пирогов покосился на артиста, затем снова перевел взгляд на генерала и смущенно произнес:

— Помогла одна добрая самаритянка.

— Женщина? — задумчиво переспросил генерал Слащев, и по лицу его скользнула тень улыбки. — Ну конечно. Шерше ля фам. Стало быть, в гостях у Махно вам не понравилось. Надеюсь, я не дам вам повода упрекнуть меня в отсутствии гостеприимства. Кстати, у меня есть отличный коньяк. А на закуску — сыр, ветчина и фрукты.

Пирогов скромно потупил глаза и сказал:

— Господин генерал, с нашей стороны было бы настоящим хамством отказываться от такого угощения.

Слащев засмеялся и повернулся к Алеше.

— Ну а вы, господин гимназист?

— Я, собственно, не голоден. А коньяк не пью вовсе.

— Отчего же?

— Алкоголь притупляет разум и ослабляет душу, — выпалил Алеша.

— Вот как? Это вам кто сказал?

— Отец. Он был врачом. Хорошим врачом, — добавил Алеша.

— Не сомневаюсь, — криво усмехнулся Слащев. — Но вот что я вам скажу, молодой человек: никогда не слушайте врачей. Они с молодости напуганы видом разверстого человеческого тела и мыслят категориями сугубо анатомическими. Разум и душа не числятся по их ведомству. Никита! — позвал он. — Прикажи там — пусть принесут коньяк и закуску!

Смазливый ординарец кивнул, выглянул из вагона и сказал несколько слов караулящим казакам.

Слащев меж тем переключил внимание на артиста.

— А что, этот молчаливый господин действительно итальянец? — поинтересовался он у Алеши.

— Да, — ответил Алеша.

— Жаль, что я не говорю по-итальянски, а то бы поболтали. Как же его сюда занесло?

— Он артист. Показывает представления.

Слащев усмехнулся:

— Самое время. Нынче вся Россия — один сплошной цирк. Справа — клоуны, слева — дикие звери. Только укротителя и конферансье нет — обоих сожрали. Слава тебе господи, скоро всей этой смуте придет конец. Выбьем большевичков из России и заживем. А, Степан, заноси!

Черноусый казак прошел в вагон и поставил на стол поднос с коньяком и закуской. Смазливый ординарец в белой кубанке подал генералу знак, тот кивнул и сказал:

— Степан, ты пока здесь побудь. У Никиты есть дела снаружи.

— Слушаюсь! — откозырял казак.

Ординарец вышел из вагона.

— Ну-с, господа, приступим? — Слащев разлил коньяк по стаканам и раздал стаканы гостям. — Вы, молодой человек, напрасно морщитесь, — сказал он Алеше. — Попробуйте, вам понравится. Тем более за Россию выпить — святое дело. Давайте-давайте, поднимайте!

Алеша нехотя взял свой стакан.

Вопреки его ожиданиям пить коньяк оказалось делом вовсе не противным. Особенно в сравнении с горилкой, которую Алеша попробовал ради интереса в том проклятом шинке. С первых же глотков по телу пробежала теплая волна, а губы сами собой сложились в улыбку.

— Вижу, коньяк пришелся вам по вкусу! — засмеялся Слащев. — Выпейте еще!

Алеша выпил. Пока Слащев беседовал о чем-то с Пироговым, он прислушивался к себе, отмечая новые ощущения. Ощущения были приятными. Пирогов говорил что-то о бандитах, которые захватили его дом, о том, что «в наше тяжелое время каждый русский дворянин должен», ну и так далее.

Если до сих пор Алеша смотрел на генерала с опаской и даже испугом, то теперь коньяк придал ему храбрости, поэтому, воспользовавшись паузой в разглагольствованиях Пирогова, он решил задать вопрос, который чрезвычайно его интересовал.

— И как скоро вы намерены выбить большевиков из России? — громко спросил Алеша.

Слащев посмотрел на него насмешливым взглядом и ответил:

— Ну совсем скоро не получится. Слишком много болванов окопалось в ставке. А почему вы спрашиваете?

Алеша облизнул губы и изрек:

— Мне кажется, вы проиграете эту войну.

Побледневший Пирогов ткнул Алешу локтем в бок и испуганно зашептал ему что-то на ухо. По лицу Слащева пронеслось как бы темное облако, но он тут же улыбнулся и спросил:

— Отчего же так, господин пророк? Отчего же непременно проиграем?

— Оттого что вы — воинство Херлы, — твердо ответил Алеша. — Блуждающие призраки.

— Херлы, говорите? — Слащев усмехнулся и подмигнул притихшему Пирогову. — Уж не ругаться ли изволите, господин гимназист?

— Вы — неприкаянное войско, — сказал Алеша опьяневшим голосом. — Вот вы зовете народ воевать за единое и неделимое отечество, а народ не понимает, что это такое. Для русского крестьянина отечество — это надел земли с избой посередине. А рядом — река с рыбой и лес с грибами.

Слащев презрительно дернул губой.

— Банальная точка зрения, — холодно сказал он.

Алеша насупился.

— Ну хорошо, — примирительно проговорил Слащев. — Какой же лозунг вы предлагаете взамен? Свобода, равенство и братство?

— Я думаю, что нужный лозунг висит в каждой русской избе, — сказал Алеша. — Это икона, а под ней — фотокарточка царевича Алексея. Плюс — надел земли, дающий работу и пропитание.

— То есть ваш лозунг — за царя, веру и землю, так я понимаю? — прищурился Слащев.

— Мне кажется, это единственный лозунг, с которым можно победить. Дайте крестьянам землю, веру — в качестве нравственной опоры и царя-защитника, и крестьяне, а их в нашем отечестве большинство, пойдут за вами все как один.