Фреска судьбы

— Угу. А перед тем, как приступить к работе, поют гимн родной корпорации и молятся своду правил корпоративного поведения, который заменяет им Библию. — Ларин налил себе водки и брезгливо заметил: — Черт с ним с Западом, пусть гниет, но зачем навязывать это русскому человеку? Зачем тащить сюда дерьмо из-за бугра? Своего, что ли, мало?

Барышев слегка побагровел. Он хотел сказать что-то гневное, но отец Андрей его опередил.

— А что за журнал вы редактируете? — вежливо поинтересовался он у Барышева.

— У нас культовый журнал для богемы, — гордо ответил Барышев. — Мы работаем для истеблишмента общества, для самых продвинутых его слоев.

Ларин наморщился:

— Ей-богу, приятель, меня сейчас стошнит. Какая к черту «богема»? Какая на хрен «культура»? Все, что вы сделали, это очертили свою аудиторию, обозвали ее истеблишментом и показали рекламодателю, чтобы он знал, за что платит деньги. Валяете человечество в дерьме, так хоть не лицемерьте.

— Мы пишем о культуре и к тому же…

— Об ублюдках, наворовавших денег, об их новых яхтах, бутиках и любовницах. Кто, как, у кого и сколько раз. А вообще, ты прав. Людям нужно вешать лапшу на уши, иначе они заскучают и начнут резать друг другу глотки. Люди ведь, по сути, недалеко ушли от зверей.

— В своем глобальном отрицании ты доходишь до абсурда, — сердито сказал Барышев. — Недалеко ушли? А искусство? А история в конце концов?

— История человеческой тупости, алчности и жестокости — вот что такое ваша «великая история», — с неожиданной жестокостью произнес Ларин. Потом тряхнул головой и, как-то странно усмехнувшись, добавил: — Нет, ей-богу, я бы все учебники истории побросал в огонь. Спалил бы их к чертовой матери собственными руками! А взамен раздал бы детишкам по листку бумаги с одной-единственной фразой: «Человек — это жестокая скотина, которой нравится мучить и убивать». — Тут Ларин выпучил глаза и громко икнул. — Что-то меня развезло, братцы… Видишь ли, друг Барышев, если ты не боишься вида крови, это еще не значит, что ты великий полководец. Если так уж хочется кромсать и потрошить людей, стань врачом. По крайней мере, врач всегда знает, когда нужно остановиться.

— Господа, не могли бы вы дымить на кухне? — наморщился Барышев, увидев, что отец Андрей и Вероника собираются закурить. — Золотце, ты ведь знаешь, я не выношу табачный дым.

— Пойдемте, дьякон, — сказала Вероника, презрительно глядя на мужа, — он нас все равно отсюда выкурит своим нытьем.

Стоять на кухне под открытой форточкой после духоты гостиной было особенно приятно.

— Вы пришли сюда с Марго? — осведомилась Вероника, пытливо глядя дьякону в глаза.

В одной руке у нее была дымящаяся сигарета, в другой — покрытый стразами мобильный телефон, с которым она, похоже, никогда не расставалась.

— Да, — ответил отец Андрей.

— Вы с ней любовники?

Дьякон удивленно на нее посмотрел и покачал головой:

— Нет, не любовники.

— Что же вы так покраснели? Постойте… У вас волосок на губе. Нет, не здесь. Давайте я уберу.

Протянув руку к лицу отца Андрея, Вероника вдруг прижалась к дьякону упругим бедром. Он слегка отпрянул, но наткнулся на стенку и оказался зажатым в угол.

— Что это вы от меня шарахаетесь? — улыбаясь, спросила Вероника. — Неужели я такая страшная?

— Вовсе нет, — ответил дьякон, хмуря брови.

— Так в чем же дело?

— Дело в том, что в комнате ваш муж.

Вероника посмотрела на дьякона удивленно.

— И что с того? Думаете, ему не наплевать? Мой муж самовлюбленный болван. Он может думать и говорить только о себе. — Она провела тыльной стороной ладони по щеке отца Андрея. — А вы симпатяга. Вы правда священник?

— Я дьякон.

Вероника приблизила свои губы к губам отца Андрея.

— Никогда не спала со священником, — произнесла она, горячо дыша ему в лицо. — Мне кажется, это должно быть забавно.

Левая рука Вероники скользнула по животу дьякона.

— Нам пора вернуться в комнату, — сказал отец Андрей.

Улыбка Вероники стала кривой.

— Послушайте, дорогуша, хватит корчить из себя недотрогу. Я же знаю, чем монахи занимаются по ночам в своих кельях. Публичный дом в сравнении с этим — просто Диснейленд.

— Вы слишком много выпили, — сказал отец Андрей и отвел ее руку от своего живота.

— А вы слишком мало, — ответила Вероника. — Ладно, черт с вами. Позвоните мне, когда созреете. Мой номер есть у Ларина. Кстати, я знаю пару фокусов, от которых мужики просто лезут на стенку.

— Я это запомню, — сказал дьякон.

— Запомните, дорогуша. Запомните.

Отец Андрей затушил сигарету и подошел к двери. Вероника проследила за ним насмешливым взглядом.

— Замороченный какой-то, — тихо пробормотала она, когда дьякон вышел. — Ну и хрен с ним. — Она прислушалась к звукам, долетавшим из гостиной. — А этот все разглагольствует, — с ненавистью проговорила Вероника, услышав голос мужа. — Болтун несчастный. В постели бы так языком работал.