Зигмунд Фрейд с семьей прибыли в Лондон 6 июня 1938 года, и во время переезда у него, по словам его врача, отмечались «малые аномалии развития сердца». Также у него появились новые элементы на нёбе – доктор опасался, что так проявляется рак. В сентябре этого же года ему сделали операцию, после чего Фрейд приходил в себя медленно, испытывая мучения.
27 сентября 1938 года семья Фрейда переехала в Хэмпстед, на северо-запад Лондона, в дом на Марсфилд-Гарденс, 20. Здесь он и умер год спустя, 23 сентября 1939 года.
На протяжении последних дней жизни, отмечает доктор Шур, Фрейд «крайне тщательно» выбирал книги для чтения. За несколько месяцев до смерти он прочел книгу Рахиль Бердаш «Император, мудрецы и смерть». «Ваша таинственная и прекрасная книга, – писал Фрейд автору, – мне очень понравилась. Давно мне не доводилось читать ничего столь же значимого и столь же поэтичного. Судя по тому, что смерть занимает в вашем произведении такое важное место, вы очень молоды… Буду рад однажды увидеть вас у себя в гостях»[528].
Макс Шур отметил, что эта книга произвела на Фрейда большое впечатление, и сам перечитал ее несколько раз. Бердаш рассматривает реальность смерти и вызываемые ей страхи и ставит много вопросов – скажем, правда ли, что только человек обречен знать о смерти посреди жизни? Верующие и неверующие делятся там своим пониманием смерти. Одна беседа епископа с арабским врачом посвящена Лазарю, которого вернул к жизни Иисус из Назарета, и тому, какого это – встретить смерть второй раз. Фрейд особенно любил стихотворение Гейне «К Лазарю». Что, если интерес Фрейда к Лазарю отражает его стремление к постоянству? Герой книги Бердаш переживает особую смерть – как-то ночью он пробуждается в жуткой тишине: в его городе никого не осталось, и лишь его одного пощадил ангел смерти. Он умирает в панике, в отчаянии и в полном одиночестве.
22 сентября 1939 года, за день до смерти от эвтаназии, Фрейд взял из своей библиотеки книгу Бальзака «Шагреневая кожа». Он уже знал, что через несколько часов попросит врача помочь ему уйти из жизни. Почему он выбрал именно эту книгу из сотен других, прочитанных за жизнь? Сюжет в ней не так уж прост. «Юный ученый» Рафаэль желает богатства и славы, он считает себя весьма одаренным человеком, но неудачником, которого не ценят по заслугам. Он помышляет о самоубийстве. «Беспощадными должны быть те ураганы, что заставляют просить душевного покоя у пистолетного дула»[529], – пишет Бальзак, говоря о самоубийцах.
Рафаэль встречает дьявола, и тот обещает юноше, что поможет ему добиться славы и успеха. «Я хочу вас сделать богаче, могущественнее, влиятельнее любого конституционного монарха», – уверяет дьявол. Но Рафаэль должен взять «кожу онагра». С каждым желанием героя кожа немного усыхает, а это делает его жизнь короче. Дьявол предупреждает Рафаэля: «Сейчас я вам в кратких словах открою великую тайну человеческой жизни. Человек истощает себя безотчетными поступками, – из-за них-то и иссякают источники его бытия. Все формы этих двух причин смерти сводятся к двум глаголам: “желать” и “мочь”. <…> “Желать” сжигает нас, а “мочь” – разрушает, но “знать” дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном состоянии».
Главный герой становится богачом, его желания воплощаются одно за другим, но он видит, что люди негодуют. Его мысли о самом себе позволяют понять, как Фрейд мог отождествить себя с этим героем. Рафаэль размышляет: «Мысль – это ключ ко всем сокровищницам… И вот я парил над миром, наслаждения мои всегда были радостями духовными. <…> Разве не философской любознательности и чрезвычайной трудоспособности, любви к чтению – всему, что с семилетнего возраста вплоть до первого выезда в свет наполняло мою жизнь, – обязан я тем, что так легко, если верить вам, умею выражать свои идеи и идти вперед по обширному полю человеческого знания? <…> Меня спасло беспредельное самолюбие, кипевшее во мне, прекрасная вера в свое предназначение, способная стать гениальностью».
Рафаэль говорит, что люди упрекали его в «высокомерии», обвиняли в том, что он демонстрировал прочим их «посредственность», а потому «подвергли его своего рода остракизму». Фрейд, несомненно, мог отнести все это к себе – он прекрасно помнил про остракизм и отвержение со стороны научного и медицинского сообщества.
Роман продолжается упоминанием одного знаменитого изображения Иисуса Христа и спорами о бытии Бога и о Его природе. «Я не могу поверить, – говорит Рафаэль, – что высшему существу приятно мучить добропорядочное создание».