Фрау Шрам

Девятисотый "Сааб" с затемненными стеклами бесшумно обогнал нас и мягко притормозил, когда мы уже к самым воротам дома подходили; и я, с моей теперь уже московской невнимательностью ко всему, что творится вокруг, и полной погруженности в себя, даже когда ты не один, наверняка бы не заметил его, вошел бы в ворота и пропустил, если бы мама не бросила чуть дрогнувшим голосом: "Ой, Заур-муаллим"; а потом уже прежним привычным тоном, как всегда со мной говорит, добавила, едва только Ирана успела поставить ножку в лакированной туфельке на асфальт: "Ах, ну да, ну да, он же в Гендже".

Естественно, не только приличия ради остановился я, чтобы подождать Ирану. Мама тоже последовала моему примеру.

Водитель, он же охранник, внимательно взглянул на меня, на папку из крокодиловой кожи под мышкой у Ираны; что означал этот взгляд - я не понял. То ли ревность, то ли служебный долг. Большим умом он, видимо, не отличался. Постоял немного рядом с машиной да и сел за руль.

А вот Ирана, пока он стоял и смотрел, была другая, нежели после того, как он уехал.

Я вот думал, что никогда уже больше не испытаю этого непонятного дивного чувства, какое испытывал в юности, непредвиденно-негаданно вдруг столкнувшись с интересующей тебя девчонкой, которая уже начала догадываться, что интересна тебе, - ощущение, очень похожее на то (даже в своей продолжительности), как если бы ты летел в самолете и попал в воздушную яму. Это нечто большее, чем "что-то вдруг оборвалось". И вот сейчас я испытал его вновь, глядя на эту молодую женщину в костюме business lady.

- Привет, - сказала она, опустила папку и улыбнулась; так не улыбаются, когда хотят от кого-то отгородиться; я ведь помню, не забыл еще другую ее улыбку, - в Москве, у высотки на Баррикадной.

- Привет, - повторил я вслед за ней (как повторял вслед за Ниной английские слова) и как будто побоялся повредить что-то очень хрупкое, ломкое... Прочесть досаду в ее взгляде...

- Откуда? - спросила так, будто давно, очень давно имела право так спросить, сближая тем самым расстояние между мной и ею, полное темноты и немоты.

- Антенну покупали, - ответил я неожиданно севшим голосом, из-за этого слова тут же приняли драматическую форму.

- А-а-а... Тогда вечером приду смотреть "Санта-Барбару".

У меня такое чувство, будто Ирана помогла мне не повредить это "что-то очень хрупкое". И в то же время мне как-то неловко, что она так легко поняла все, что у меня внутри сейчас, и пришла на помощь с незамедлительностью Красного Креста. И помощь ее была ювелирна. Выходит, она опытнее меня, человека богемного, в этом вопросе прошедшего если не через все, то почти через все?..

Рамин на пожарной лестнице где-то между четвертым и третьим этажом. (Приблизительно, как я сейчас между мамой и Ираной.) Висит в щегольской своей бейсболке, точно обезьянка маленькая.

- Илья, купил батарейки к фонарику? - и целится в меня из деревянного автомата.

- Да, купил. А ты чего там висишь, делать нечего? Давай, слезай.

Мама говорит:

- Осторожно, не напугай его.

Ирана:

- Ольга Александровна, - (я удивлен, что она с мамой по имени-отчеству). Правда, у него какое-то маниакальное пристрастие забираться наверх?

У всех у нас это самое "маниакальное пристрастие", подумал я.

Мама молчит; она, видимо, не очень хочет, чтобы Ирана смотрела у нас "Санта-Барбару".

А я вот поднимаюсь по лестнице и, после того как она сказала, что у Рамина маниакальное пристрастие забираться наверх, все думаю, рассказывал ли ей Хашим о нашей чердачной истории, ну хотя бы ее конец, как мы с Мариком вытаскивали Нану, как потом Нана лупила его, или Ирана не знает ничего.

Мама решила на работу все-таки сегодня не идти; позвонила, сказала, что ждет телемастера.

Потом вдруг мне:

- Раньше она что-то так часто к нам не спускалась и с Нанкой так не дружила... А та не понимает, из-за чего она зачастила.

- Что тут такого, - говорю.

- Тебе-то, конечно - "что". Но я не для того тебя откармливаю, в божеский вид привожу. По бабам в Москве будешь шляться, здесь - отдыхай.

- С чего ты взяла?..

- Ой, а глазки-то, глазки... Инок ты наш, сейчас поклонюсь, упаду в ножки. А то "Ольга Александровна" (мама передразнила Ирану) - особый случай, ничего не видит, не понимает. Прикатила, стоит, папочкой себя по коленке бьет...

- Ладно, хватит.

- Это я тебе скажу, когда "хватит". Совсем стыд потерял, при матери родной баб кадришь. "Я сегодня вечером к вам спущусь" (мама опять воспроизводит интонации Ираны, прибавляя ей в сто раз больше томности, чем было на самом-то деле), ты смотри, какая засранка, а - она и меня не стесняется...

Я махнул рукой, пошел на кухню. Чего это вдруг на матушку нашло?