На полу, как две причаленные баржи, покачивались растоптанные ботинки широколапого чеченца. Сам их обладатель спал на спине с широко открытым ртом, что придавало его хищно-птичьему профилю крайне удивленное выражение.
За окном, отражаясь в зеркале на двери, темной воющей стрелой пролетал встречный поезд из далекого арифметического детства, напоминая о так и не решенной когда-то задачке.
Голубоватая вспышка света выменяла на мгновение у сонно пошатывающегося прямоугольника зеркала край багажной полки, полукруг колеса, спицы, педаль и часть цепи.
С требовательностью будильника, заведенного на шесть утра, зазвонила в стакане чайная ложечка.
Затем поезд остановился на какой-то тусклой станции, и какие-то фиктивные голоса, весом с комариное "зу-зу", эффективно простучали нас молотками, слили воду, после чего мы опять тронулись из тусклого света в темноту.
Поезд быстро укачал меня, и я опять уснул.
Спал я не раздеваясь, поэтому, как только проснулся, первым моим желанием было проверить, не сломал ли я случайно очки. Проснувшись убежденным, что очки сломались, я с облегчением вздохнул, когда вспомнил, что забыл их взять с собой. Не знаю почему, но неповрежденность этих черепаховых очков показалось мне очень важной и в значительной мере символичной: ведь я же еще ночью от невидимого творца лабиринта откупился жертвоприношением.
Изменилось к лучшему мое настроение, хотя после таких снов вместо чувства освобождения меня мучают головные боли.
Всю первую половину дня провалялся на верхней полке. Спал. Читал. Смотрел подолгу на реденькие бледно-зеленые леса и лесопосадки, безымянные долины, на самое прекрасное из того, что только может пожелать себе пассажир в узеньком формате верхней части окна - бело-голубое небо над черными рыхлыми пашнями, такое чистое и высокое, далекое от всего, и влажная радуга, недобирающая пару цветов спектра.
Через некоторое время глаза мои устают от бесконечного мелькания столбов, бросающих в пыльное окно одно и то же вертикальное: "Я есмь... есмь... есмь".
Переворачиваюсь на спину, беру детектив Сименона и, сам того не желая, начинаю прислушиваться к разговору своих попутчиков, начатому с растущего турецкого влияния на Кавказе.
- ...потому что мы, когда к нам деньги приходят, - чеченец откашлялся, калашников покупаем и четыре рожка, а вы дома себе строите. Ковры-хрусталь везете. Если землю свою защитить не можете, зачем вам золото? Коровы, рабы? Турки вам не помогут. Смотри, брат, у нас такой вот шкет - чеченец показал на сумгаитского мальца, пальцами тянущего розовую жвачку и после подбирающего ее ртом, как спагетину, - за минуту автомат и разберет, и соберет. У меня брата сын, - он показал рукой рост племянника, - с собакой двоих рабов пасет.
- А Сальянские казармы?.. - осторожно заметил торговец. - Мы разве русским тогда себя не показали?
Чеченец отмахнулся от героических казарм.
- Их гнуть надо - и днем и ночью, а вы им деньги платите за боевые вылеты.
Я слез вниз покурить. Мне не хотелось присутствовать при этом споре.
В коридоре пахло углем. Кроме чубатого проводника, медленно идущего мне на-встречу, и старика, дремлющего на откидном стульчике, ни души. Хорошее время, напоминает "тихий час"...
Я уступил дорогу проводнику, он нес в соседнее купе чай в стаканах с подстаканниками и недовольно посматривал на обмотанные вокруг металлических прутьев занавески. Постояв у окна, я двинулся в сторону туалета, благословляя случайное затишье и надеясь на одиночество в тамбуре, но через некоторое время ко мне присоединился чеченец.
- Из Москвы? - поинтересовался он, доставая сигареты. (Со мной чеченец говорил другим тоном и почти без акцента, не так как с сумгаитцем, - видимо, он не смог определить, к какому сословию я принадлежу.)
- Да. Еду вот в Баку. Отдыхать. К родным... - я закурил по новой: уходить сразу было неудобно.
- Нашел место, куда кости кинуть, - сказал он со средневековым простодушием. - Когда я простужен, у моих сигарет другой вкус...
- Я когда простужен, вообще не курю. А вы куда? - я решил, что с такими, как он, надо быть исключительно "на вы", этот прием всегда обеспечивает дистанцию, и спрашивать надо самые-самые элементарные вещи, просто для поддержания разговора.
Он сказал, что сопровождал брата, тот ездил в Москву решать "большой вопрос" - чеченской нефти. Посмотрел, произвело ли это впечатление на меня. Я всем видом показал - нет. Только учтиво закивал. Тогда он продолжил:
- Мы ее все равно гоним, но она растекается по России. Генерал не знает, кто ему сколько бабок должен.
- Ну и как переговоры? - когда он сказал "генерал", я действительно заинтересовался.
- Терки пустые. - И тут чеченец наглухо закрылся, ни о чем таком больше не говорил.