Рядом друг с дружкой мы делали вид, что ничего не понимаем, и лгали самим себе, уверовавшие, что ты и на этот раз выкарабкаешься. Кто, как не ты, не так давно одолел «испанку»? Хотя ты все знал еще по пути в Вену, и даже раньше, когда мы жили в Берлине. Тебя смерть первым известила о своих укусах, сначала вонзив клыки в легкие, а потом вцепившись в гортань. В Берлине ты обо всем догадался в тот самый момент, когда в нашей квартире на Шпрингштрассе сказал: «У меня уже несколько дней болит горло».
Незадолго до твоей смерти, по пути в Вену Макс под дождем мчался с огромной скоростью, а я закутала тебя в шерстяное одеяло в попытке защитить твои легкие и твое сердце, любовь моя, моя неизбывная боль. Только какая из него может быть защита…
Дождь лил как из ведра, но нас грела надежда. В Вене мы покончим со всеми страхами, ведь нам, любовь моя, моя душа, обещали, что профессор Хайек творит настоящие чудеса. Тогда мы еще не ведали, что он просто обманщик – присвоил высокий титул, но так никого и не спас. В его когтях, моя любовь, моя печаль, ты из-за нас оставался долгих девять дней. Этот дурак, этот злодей, окруженный помощниками, такими же уголовниками-придурками, напрочь отказался подарить тебе жизнь. Профессор Хайек – король лжецов. Кто разрешил ему практиковать? Кто вообще позволяет докторам заявлять, что они в состоянии спасти чью-либо жизнь, если в действительности они лишь рушат наши надежды?
Владыка моей любви и раб моей веры, я отправляюсь в паломничество по местам, где ты когда-то жил. Хочу пройти по каждому следу, оставленному тобой в этом городе, и застыть в скорбном молчании на какой-нибудь улочке, видевшей тебя полным жизни. Хочу измерить шагами тротуар, по которому ступала твоя нога, чтобы я потом пьянела, вдыхая в твои уста мое собственное дыхание. Перед тем, как соединиться с тобой в величии загробного мира, я хочу коснуться стен, на которых мелькала твоя тень.
Любовь моя, мой иудейский принц, вчера я сидела у твоего гроба в часовне, провожала в вечную ночь. Держала заледеневшими пальцами твою хладную руку, гладила губы и целовала лоб. Чествовала твою жизнь. А когда покончила с этими прощальными выражениями благости, прочла по тебе заупокойную молитву, произнеся в твою честь долгий, хвалебный каддиш. В соответствии с иудейским законом душа покойного, перед тем как навсегда отправиться в царство мертвецов, какое-то время должна парить между небом и землей. Я видела, твоя чистая душа действительно летела в воздухе, согревая меня своим дыханием на холодном вечернем ветру. Чтобы она навсегда осталась со мной, я вполголоса произнесла несколько строк из «Песни песней Соломона», которые ты так любил слушать в моем исполнении, когда мы с тобой пели.
Я отправлюсь в Прагу, воздавая тебе хвалу. Мой принц, повелитель мой, ведь Соломон сочинил эту песнь не для кого-то, а для нас. Я слышу, как мне отвечает хор голосов:
А я ему на это скажу:
Моя великая, моя нежная любовь, я слышу твои слова, твой голос звучит в моих ушах, как тогда, в нашей берлинской квартире на Грюнвальдштрассе:
Но царь Соломон писал хуже тебя. В моем исполнении его великая серенада любви зазвучала фальшиво. На деревьях на площади Стиглиц пожухла листва, без тебя Берлин превратился в пустыню, куда не стоит ходить. Когда ты их не слышишь, слова, которые я произношу, теряют всякий смысл. Каждое из них блуждает, отдает пустотой и без конца кружит вокруг себя. «Песнь песней Соломона» – лишь жалкое собрание псалмов, лишенный всякой грации романс, в котором не надо искать чего-то прекрасного, прославленного или величественного. От великого правителя Соломона остался лишь мелкий царек. Теперь король королей ты, как на земле, так и на небе.