Читаем Франц Кафка не желает умирать полностью

Рядом друг с дружкой мы делали вид, что ничего не понимаем, и лгали самим себе, уверовавшие, что ты и на этот раз выкарабкаешься. Кто, как не ты, не так давно одолел «испанку»? Хотя ты все знал еще по пути в Вену, и даже раньше, когда мы жили в Берлине. Тебя смерть первым известила о своих укусах, сначала вонзив клыки в легкие, а потом вцепившись в гортань. В Берлине ты обо всем догадался в тот самый момент, когда в нашей квартире на Шпрингштрассе сказал: «У меня уже несколько дней болит горло».

Незадолго до твоей смерти, по пути в Вену Макс под дождем мчался с огромной скоростью, а я закутала тебя в шерстяное одеяло в попытке защитить твои легкие и твое сердце, любовь моя, моя неизбывная боль. Только какая из него может быть защита…

Дождь лил как из ведра, но нас грела надежда. В Вене мы покончим со всеми страхами, ведь нам, любовь моя, моя душа, обещали, что профессор Хайек творит настоящие чудеса. Тогда мы еще не ведали, что он просто обманщик – присвоил высокий титул, но так никого и не спас. В его когтях, моя любовь, моя печаль, ты из-за нас оставался долгих девять дней. Этот дурак, этот злодей, окруженный помощниками, такими же уголовниками-придурками, напрочь отказался подарить тебе жизнь. Профессор Хайек – король лжецов. Кто разрешил ему практиковать? Кто вообще позволяет докторам заявлять, что они в состоянии спасти чью-либо жизнь, если в действительности они лишь рушат наши надежды?

Владыка моей любви и раб моей веры, я отправляюсь в паломничество по местам, где ты когда-то жил. Хочу пройти по каждому следу, оставленному тобой в этом городе, и застыть в скорбном молчании на какой-нибудь улочке, видевшей тебя полным жизни. Хочу измерить шагами тротуар, по которому ступала твоя нога, чтобы я потом пьянела, вдыхая в твои уста мое собственное дыхание. Перед тем, как соединиться с тобой в величии загробного мира, я хочу коснуться стен, на которых мелькала твоя тень.

Любовь моя, мой иудейский принц, вчера я сидела у твоего гроба в часовне, провожала в вечную ночь. Держала заледеневшими пальцами твою хладную руку, гладила губы и целовала лоб. Чествовала твою жизнь. А когда покончила с этими прощальными выражениями благости, прочла по тебе заупокойную молитву, произнеся в твою честь долгий, хвалебный каддиш. В соответствии с иудейским законом душа покойного, перед тем как навсегда отправиться в царство мертвецов, какое-то время должна парить между небом и землей. Я видела, твоя чистая душа действительно летела в воздухе, согревая меня своим дыханием на холодном вечернем ветру. Чтобы она навсегда осталась со мной, я вполголоса произнесла несколько строк из «Песни песней Соломона», которые ты так любил слушать в моем исполнении, когда мы с тобой пели.

Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? Где отдыхаешь в полдень? К чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?

Я отправлюсь в Прагу, воздавая тебе хвалу. Мой принц, повелитель мой, ведь Соломон сочинил эту песнь не для кого-то, а для нас. Я слышу, как мне отвечает хор голосов:

Куда пошел возлюбленный твой, прекраснейшая из женщин? Куда обратился возлюбленный твой? Мы поищем его с тобою.

А я ему на это скажу:

Мой возлюбленный пошел в сад свой, в цветники ароматные, чтобы пасти в садах и собирать лилии… Вот он идет, скачет по горам, прыгает по холмам… вот он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку.

Моя великая, моя нежная любовь, я слышу твои слова, твой голос звучит в моих ушах, как тогда, в нашей берлинской квартире на Грюнвальдштрассе:

О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов! Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим.

Но царь Соломон писал хуже тебя. В моем исполнении его великая серенада любви зазвучала фальшиво. На деревьях на площади Стиглиц пожухла листва, без тебя Берлин превратился в пустыню, куда не стоит ходить. Когда ты их не слышишь, слова, которые я произношу, теряют всякий смысл. Каждое из них блуждает, отдает пустотой и без конца кружит вокруг себя. «Песнь песней Соломона» – лишь жалкое собрание псалмов, лишенный всякой грации романс, в котором не надо искать чего-то прекрасного, прославленного или величественного. От великого правителя Соломона остался лишь мелкий царек. Теперь король королей ты, как на земле, так и на небе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза