Старый амбар служил их местом сбора, когда они стояли в две шеренги, слушая свою предводительницу. Этих дам присутствовало не более тридцати, и все имели убогий вид, но никто не роптал на судьбу, наоборот, они казались довольны своим здравием. Старшая из них сейчас что-то читала, огромную старинную книгу, от времени пожелтевшую, потрепанную и изъеденную местами амбарными мышами. Она была стара, очень стара по меркам общества. Ее седые волосы едва скрывал грязный чепец, оборки которого уже превратились в свисающие нити, она их невзначай откидывала назад, чтобы не мешали ей, спадая на глаза. Дамочка довольно шустро читала, несмотря на свою седину, а ее окружение повторяло за ней невнятные слова. Периодично она посматривала блеклыми серыми глазами перед собой, чтобы одна ее «послушница» не забывала повторять все за ней. Молодая девица, так отличающаяся от собравшихся женщин, верно, недавно вступила в кружок. Она была еще неопытна, одетая в приличные одежды, хотя сейчас на ней была простая сорочка и накинутая поверх шаль. Она дрожала от промозглого ветра, что свистел в щелях и спокойно гулял по большому помещению.
— Стой и не дергайся, — недовольно зашипела наставница, и ее ученица будто замерла в ожидании, побаиваясь даже дышать. Холод был ничто в сравнении со страхом.
Старая женщина макнула руки в таз, наполненный кровью. Им пришлось выпотрошить несколько куриц, чтобы ее руки полностью обагрились алой жидкостью. Некоторое время она поглядывала на них, а они менялись из сморщенных превратись в упругие: пожелтевшие, убогие ногти вновь приобрели прежнюю форму и немного отросли, кожа стала молочной, обрамленная светлыми волосиками, какие бывают у девиц.
Но она отряхнула это наваждение, и принялась продолжать ритуал. Лицо девицы она измазала кровью, поговаривая невнятные слова. Потом и вовсе заставила ее эту кровь выпить. Та поморщилась, но послушно исполнила приказание. Только на этом ритуал не закончился. Оставалось девице еще лишиться своего украшения — длинных ниспадающих локонов волос, которые красивыми прядями ложились на спину. Она смиренно ожидала, пока несколько старух обрезали ее волосы ржавыми ножницами, и часто случалось, что они чуть ли не выдирали целые пряди. По щекам девицы катились слезы, но она продолжала ровно стоять и не дергаться. И когда на ее обстриженной голове осталась некрасивая копна, только тогда старшая их этих женщин подошла к ней и измазала кровью еще и голову:
— Волосы еще отрастут, но ты должна предстать перед Ним чистой, — проговорила старуха, а молодая девица ей поклонилась. Пряди девушки, однако, бросили в разожженный костер, который полыхнул пламенем, принимая жертву, пожирая блестящие локоны. Девица уже без сожаления смотрела на них, ее лицо обрамляла улыбка. Но тут одна из приспешниц старшей набралась смелости заявить:
— Для нашего кружка присуще иметь ручное животное, почему ты не привела свое?
Девушка испуганно обернулась, но предводительница вытянула вперед сморщенную руку, перебивая говорящую. Та немедля прикрыла рот, опасаясь гнева старшей.
— Она еще успеет обзавестись своим спутников, вы слишком многого хотите. — а потом уже обратилась непосредственно к девице:
— Ведь у тебя есть ручное животное, преданно следующее за тобой? — она уставилась на нее выцветшими глазами, дева кивнула, а сама начала нервно теребить сорочку, раздумывая над сложившейся задачей. Пламя неровными бликами освещало лицо…
Фрай уже на следующий день добрался до столицы, стоит ли говорить, что сегодняшней ночью наступит пик полнолуния и оборотень побаивался, что в самый неподходящий момент обернется волком. А вдруг это случиться в экипаже или в гостинице, поэтому пастор добирался железной дорогой, а потом заказывал верховых лошадей, прежде чем пересек границы столичного особняка. Дядя и собравшееся общество, включающее виконта и мистера Лэнси, уже дожидалось его отчета. Эдвард надеялся получить от племянника утешительный прогноз, относительно заколдованного леса и что Скарабей не добрался до Айва, и не поработил лесного хранителя.
Племянник вступил в кабинет спокойным и сосредоточенным, он принес благие вести, но не навлечет ли его безрассудство новую волну неудовольствия, поскольку белый колдун всегда был против одиноких вылазок, единожды и серьезно подставив себя опасности. Поэтому первые минуты Фрай пытался сообщать неутешительные новости со спокойным и серьезным лицом. И лишь после того, как он сообщил, что видел рощу и ее хранителя, только после этого расплылся в улыбке и сказал, что битва была эпичной и что отныне Скарабей больше не угрожает миру живых. Дядя слушал племянника, не выражая бурных эмоций, виконт вначале немного побледнел, а мистер Лэнси отставил кофе. Но потом они оба отсалютировали смелому пастору, а белый колдун осуждающе поджал губы, однако, промолчав — Фрай знал, что под маской его неодобрения прячется поздравление, поэтому нисколько не обиделся на капризного Эдварда.
Но виконт не упустил шанса выразить свою точку зрения, посмеиваясь над другом: