А Колюшка краснел и смешно и неуверенно отрицал, и эта неуверенность и то, что он думал, что эта неуверенность незаметна, делало его еще смешней. А потом Колюшка подпрыгнул и стал сердито тянуть Машу за косу, а Надя встала и стала разжимать его кулачки.
Модя наливал ей чай, а Павлик передал сахарницу и корзинку с белым хлебом;
«Наденька, смотрите, как свеча горит», указала она на расплывшуюся свечку.
«Скажи Павлику, – ответила Наденька, – ему ближе».
Маша вскакивает и робко обращается к самому Павлику: «Павлик, посмотрите, свечка» робко указывает она глазами.
И Павлик отрывается от книги и[мигом] заменяет свечу новой.
И после долго еще грызли орехи и разговаривали. Было так весело и хорошо, и, кроме того, казалось, что иначе и не может быть и что только эти отношения могут быть естественными, и что только они единственно могут быть возможными, допустимыми, и вместе с тем так хорошо и счастливо дышалось.
А на другой день Петровна, мать Маренки, озабоченно прибиравшая комнату, на минуту разогнулась и, обращаясь к Маренке, сказала[нрзб] у господ пол надо вымыть, Маренка. И поправив платок, она снова нагнулась и озабоченно стала прибирать комнату.
«О» хотела упрямо вскрикнуть Маренка, но голос ее зазвенел и это «о» вышло каким-то жалостным, и в нем слышались слезы.
[Искушение грешника]*
И разумоногия сыроежки и легкие подерезнички бобер бог[атый] [бежит] сенильями под небольшим красивнячком ход воображение лонними водами.
и лажаное поле пахомое неким старуем. Смеховласый дед. И начальная блудница в облачноперой шляпе и глазами неболи. И ночалые глаза с вечеровой ветвию бровей над ними, и усатое голосом плывучее молчание плыло. И кривдистая кривдоклювая правда и тусклошейные снова ставшие словом снов лебеди. И кулик мнимоходулочник и морный хохот и морнохохотвяное море и прибой вол дикого ужаса и жутвхиныя грустины с слабо вьющимися грусточками и беглые горностаи быстрого сознания и волк-следотворец глухо выл пред стожаророгим оленем и бредень, забродший новорослей и умночий пущи зол и молчание хвостыя вороны, летающия туда и сюда над жуткими и опустелыми нивами. О вопливый вран! и крикатый вран! почто еси? И взоровитый лик. И юневое личико в чащах смейобы и блудатая губа над прелестейной шейкой и жизнелечоба смертью заклятьями и пустотелыми вранами с безбытийным взором. И духноногая совая вопиет оборачивайся: есмь! есмь! И голубовая стая [нрзб] несущая немотный вопль живио! жевио! Мир-Пустота! Моратый Ястнебыль во что [вперил язык]. Голос осий колос. И Ястлюд мохноногий на морильями что пашет не устает [пахать]. И никем немнимый мирач расхаживал; и мучобоокий немух незнаемый, ужасом оставляя порой знанье о своем существовании. И миролепечий ребенок, которому ручей омывает святые ножки и к числам непомятглавая манит его одуваником[вселенная] само одуванчик. И неустанные миро[еды]. И хвостатые люди, кричащие небу мое! мое!
«Русские главным трудом своей жизни считают…»*
Русские главным трудом своей жизни считают доказательство, что они хорошие люди.
Русские! Докажите, что вы злые люди.
А Китай смотрит растет в землю, и от дружбы с ним станет хозяевами иной земли рекомой Азией яко янки рекомой Америкой. А сам Китай зла не замышляет.