Фрагменты из воспоминаний футуриста

Л.: Н-ну-у (переворачивается и закрывается лицом в подушку).

– Здравствуйте, Елена Пименовна! Знаете…

[1904–1906]

«Комментарии» *

В вале. П. глубоко сидит в креслах, положив ногу на ногу. В. перебирает цветы.

П. Вот это я понимаю! Это так! Это ты Софье Николаевне? Не правда ли, голубушка?

В. (упрямо). И не только ей, а и себе.

П. Но и ей?

В. И ей тоже.

П. Вот это мило. Она больная и ты ей принесешь. Ты ведь сама понесешь?

В. Не знаю…

П. Сама?

В. (жалующимся и тихим). Как же я понесу?

П. Ну голубушка моя, уж понеси. Неловко будет.

В. Если я не могу…

П. (вспылившая). Ах, Вера, Вера – такой простой вопрос, и ты этого не хочешь сделать!

В. (тихо, но упрямо) Взяли бы и снесли… вот и все.

П. Ах, Вера, подумай, что ты говоришь? подумай только, что ты говоришь! Ну…

В. А если я не хочу,

П. Как не хочу?!

П. (устало). Ах, Вера, Вера (замолкает).

В. (выходя с букетом в коридор)

Водворяется молчание. Слышно, как в соседней комнате П. вздыхает, потом перебирает газету. В коридоре слышны чьи-то тоскливые шаги. Потом они замолкают, встает С. и тоже грустно и тоскливо поет

«Бедная, бедная я,
Черные очи сгубили меня»

М. (обращ. к П.). Ну пойду я.

П. (досадливо). Куда?

М. Тебе за «Хозяином».

П. (досадливо, [крикливо], морщась) Да полно пожалуйста, перестань пожалуйста! Как ты не понимаешь…

М. А, ну тогда, когда хотите! Как хотите! (Разворачивает белый с голубым горошком лоскуток ситцу и примеряет его. Потом встает и уходит.) (Слышно, как она проходит в коридор.)

М. Верочка! Может быть сделаешь? Сделай, пожалуйста!

В. Ну мама.

М. Ну ради меня… Ну я прошу тебя: сделай[нрзб] ну. В последний раз!

В. Ну…

М. Ну больше не буду, ну не буду.

(После некоторого молчания)

Снесешь букет ради меня в последний раз, больше не буду.

[1904–1906]

Проза

Еня Воейков *

«Но было бы очень далеко от истины думать, что автор старался изобразить себя; более того, именно уверенность что каждый поймет, что автор не желал изобразить себя, а лишь, пользуясь образами детства и юношества, пытался дать художественный образ, не имеющий или имеющий быть мало отношения к нему самому, только эта уверенность и дала возможность и право автору представить это произведение.

– Мама? Что значит я живу?

– Да вот ты видишь, слышишь, ходишь, думаешь, говоришь – значит живешь.

– Мама, что значит вижу?

– Да вот ты меня видишь?

– Ви-ижу… а слышать?

– А слышишь – когда я говорю, и ты слышишь, что я говорю, ты слышишь.

– А думать?

– А думаешь – когда ты говоришь, ты думаешь.

– Значит, теперь я живу? – медленно спросил мальчик.

– Да, голубчик.

Сам пишешь в тетрадочку, и ему вспомнилось, как он, весь ушедший в проникновение любви ближнего как самого себя, недавно резал старый орех. Сам хочешь быть хорошим, сам в тетрадочку записал «Люби ближнего твоего, как самого себя» – очень хорошо! а сам режешь орех. «Больше не буду». «Бедный орех» – жалостно надувая губы, произнес Еня Воейков.

«Мамочка, смотри, какой хорошенький цветок? А вот этот? А этот?»

Ты их не мни с[казал] Еня Воейков, ты их люби, [нрзб] «А это какой цветок» Оживленно говорил Еня, держа в своем кулачке длинный стебель с отходившими от него ответвлениями, на которых сидели цветы. Гибкие, длинные белые лепесточки, сидевшие вокруг густой желтой шапочки тычинок – лепестки, живописно огибавшиеся под давлением своей длины, придавая венику полевых цветов красивые, кудрявые очертания,

– А это колокольчик. Мамочка, он прежде мне не нравился, а теперь он хорошенький; такой тонкий, тонкий и нежный. Правда, точно задумался? – спросил Еня Воейков. Да, пожалуй… Да, да (Радостно кивнул головой Еня.) Вот так если смотришь, он совсем точно задумался… Тонкий, тонкий и головку наклонил… И какой голубой!

Мамочка, как здесь хорошо!

И снова сидел рядом с мамой и снова задумчиво-восторженно смотрел, но только в руке у него был красивый веник полевых цветов.

И он шел по лугу и вдыхал в себя аромат прекрасных цветов, и жизнь казалась ему прекрасной. Но жизнь столь прекрасная была лишь преддверием в особое вечное ликующее беспредельное блаженство, которое наступало там за гробом. Только бы поскорее пройти этот жизненный путь, только бы поскорей пройти его, единственная цель которого – укрепление немощной природы человека.

Так проходит детство.