Фрагменты из воспоминаний футуриста

Тетка, его старшая сестра, в 70-х годах училась в Академии художеств. Со стороны матери все родичи были причастны к образованию. От матушки в детстве вечно слышал имена русских революционеров, так как она училась до замужества год-два на курсах в Киеве, вращалась в революционных кружках народовольцев, слышала и видела нечаевцев и т. д… Людей, шедших против… Против рутины, против устоев. Для меня это было важным впечатлением детства. Было сказкой первых восторженных, прекрасных минут жизни, когда сознание четко, как хрусталь горных льдов при блеске магния, при синизне молний…

Со стороны отцовской – украинские казаки, потомки запорожцев. Наша уличная кличка «Писарчуки». Мы были писарями «Запорожьского вийска»… В нашем роду по отцовской линии только поколение моего отца пошло регулярно учиться в средней и высшей школах. Оторвалось от земли. Ушло на белое поле, где черное сеется семя свинцовое… Отец странствовал по России. Попадал в странствиях своих в города, где встречался с литераторами и художниками. Благоговел перед ними. Но сам прожил годы свои в деревне, батраком у помещичьих полей…

Пером он сам писал всю жизнь. «Посредником» издана его «Библиотека маленького хозяина», а в «Журнале для всех» (кажется) в 1902 году напечатано было его стихотворение, одно из массы оставшихся и погибших в рукописях. Писал он по-русски и по-украински, на последнем, родном, языке мало. При таких условиях – неудивительно, что я научился сам в пять лет читать и поглощал книжку за книжкой из большой библиотеки отца. Там имелись «Отечественные записки», «Русская мысль», «Русское богатство», «Журнал для всех» и сочинения Добролюбова, Некрасова, Шелгунова и т. д.

Вышеупомянутые журналы отец выписывал неотступно год за годом, и они одни уже, с первого года их возникновения, получаясь в деревенском доме (Корочка, Белая, Обоянского уезда Курской губ.), были матерьялом для юного читателя. За чтением последовало писание. Готовили меня в классическую гимназию. Целая коллекция домашних педагогов (на дому живших). Первыми сочинениями моими еще в 1890-2-3 годах были подражания Аксакову, а затем Николаю Васильевичу Гоголю. Изо всех писателей я Гоголя знал лучше всех, заучив из него массу отрывков наизусть.

Осенними и зимними вечерами всегда в доме читали вслух старшие, а мы – дети – слушали, а позже и сами читали. Гоголь захватывал своим юмором. Лермонтов, Пушкин, в изданиях Девриена и Вольфа – 90-е годы (были тогда малыми по объему, особенно первый), были изучены таким образом назубок. Еще и теперь почти с каждой страницы я смогу прочесть те или другие строки по памяти.

Тарас Григорьевич Шевченко по-украински читался нам обычно отцом, чтение «Петруся» всегда оканчивалось слезами. Но издания того времени были полны многоточиями… Свирепый след разгула отвратной цензуры царской. Хотелось знать, а что там было… Но воображение бессильно было подсказать.

С 1892 года началось изучение латинского языка. С 1894-го – французского и немецкого. А с 1895-го – греческого. Изучению латыни я придаю для себя большое значение. Она приучила меня любить четкость и звуковую инструментовку (мой термин с 1910 года) слова. Живописность звуковой речи. Начиная с того времени мои письма к матери пестрели латинскими словами и выражениями.

В Сумской (1894) гимназии, Тамбовской (1895-6-7) и Тверской (1898) я выделялся прекрасными сочинениями по русскому, получая ремарки учителей: «Вы настоящий поэт»…

С 1890 года начал вести дневник. Но позже прозу ленился писать (процесс писания); увлекся рисованием и лишь с 1901 года начал регулярно писать стихи. Печататься начал впервые в 1904 году в газете «Юг», в Херсоне, рядом статей по вопросам искусства. «Что такое искусство» Льва Николаевича Толстого подняло во мне массу творящих течений мысли.

Уже в те годы я относился враждебно к обеспеченной буржуазии, увлекаясь простотой Л. Н. Толстого и американца Торо. Сократические диалоги Платона были с восторгом изучаемы и проводимы в жизнь в спорах… до слез (1902-5). Относился враждебно, с ненавистью и к писателю-чиновнику, писателю-профессионалу, увенчанному казенной славой, а чтил до вывиха сердца «безумную прихоть певца»… В те годы я стоял за формулу «Искусство – для искусства», а не искусство для сытых и праздных, мастерство для наживы коммерции и эксплуатации…

В 1896-8 годах я знакомлюсь с «Чехонте», и к 1902 году многие рассказы его знал наизусть. Затем увлечение Горьким и Бальмонтом. В 1903 году встречался, или вернее, жил в одном доме с Алексеем Михайловичем Ремизовым, он снимал в Херсоне, в доме моей матушки, комнаты. Стал подписчиком «Мира искусств», а затем и «Весов».