Фрагменты из воспоминаний футуриста

Родился 9 июля (стар, ст.) 1882 года на хуторе Семиротовщине (легенда о Петре I во время войны с Карлом), вблизи Рябушек, Лебединского уезда Харьковской губернии. Домик стоял на высоком холме над ставком, у постели роженицы была лишь баба-повитуха, а роды были (первые) трудными… Мать рассказывала: очнулась после муки, тянувшейся целые степные сутки… Мальчик родился… Тишина, запах полевых цветов и листьев рощ дубовых… Песни возвращающихся с полей… Закат, победоносно торжествующий пылью золотой, оранжевыми и лимонными красными отблесками. Жить… Жить…

Дед Федор Васильевич был крутого нраву. Он сердился на моего отца, Давида Федоровича, что тот женился на городской… «Ишь ученую привез… Скубенты… Нигилисты…» – сердито ворчал тяжелый грузный старик.

Ворчал, а сам своих троих сыновей (Давид, Егор, Евстратий) и дочерей (Вера, Татьяна, Анюта, Марьяна) всех сквозь университеты провел…

Видел старик: ученые начинают в жизни верх брать, думал так весь уезд захватить в свои руки… Но ошибся. Бурлюки обучились, а ученье вырывает из грядок… Только лишь неученые всю жизнь репой в одной гряде сидят.

Мать говорила, что мое появление на свет помирило Федора Васильевича с отцом.

Отец и мать, живя на хуторе, решили вести трудовой образ жизни. Сами работали. Носили зерно в млын на гору. Отец брал 5-пудовый мешок, а матери насыпал 20 фунтов. Скоро это надо было оставить. Хрупкая матушка (урожденная Людмила Иосифовна Михневич, из Ромен, а ранее Нежина) захворала, надорвав спину.

Гнездо Бурлюков было в Рябушках. Прадед Василий заложил его еще во времена наполеоновского нашествия. Занимался пчелами потомок вольных запорожцев, никогда не знавших крепостного права. Василий, прадед, дожил до 86 лет, последние годы спасался, за неимением пещеры жил в коморе – лето и зиму, занимаясь духовным самоуглублением. На приходившую старуху жену кричал: «Отыди, исчадие адово!» Та плакала.

У Василия было много детей. Я помню их: Федора, Мелетия, Анания и, кажется, Ивана. Бурлюки отличались высоким ростом, ловкостью и силой. Трое из этого поколения Бурлюков погибли трагически.

Мелетий имел, подобно Ананию и Федору Васильевичам, большие хозяйства, крепкие дома, амбары и другие угодья и удобья, Спал по-степному. Смыкались ворота и калитки на запоры дубовые, железные. На степи украинской, пустынной тогда еще и старомодной, серебряно змеился поземок. Спущены собаки, злокосматые, чужих не видевшие…

Дом Мелетия Васильевича подобен форту, сооруженному из толстых дубовых бревен. Окна ставнями закрыты на болты, а те задвинуты глубоко в рамы дубовые, кленовые… Спит Мелетий Васильевич, чутко дремлет его жена… В одну из таких ночей случился пожар.

Успели выскочить, но Мелетий, выскочив в оснеженный сад, вспомнил о документах, бумагах и деньгах, оставшихся в крепком ящике массивного стола в кабинете…

Твердо сквозь дым и искры вернулся в косыми, злыми бегающими огнями из соседних комнат озаренный кабинет. Ключ не подошел. Пришлось ломать стол. У Мелетия Васильевича сила была бурлючья, руки как крючья, но украинский столяр сладил все не по-теперешнему – тяп да ляп.

Вот наконец ящик вынут и в руках Мелетия Васильевича… Но отступление из кабинета уже отрезал целый страшный суд языков огненных… Стал биться Мелетий Васильевич в окна, разбивал их, кричал… и ставень дубовых сломать не мог… Решил через огонь идти… Шел, проваливался сквозь сгоревший местами пол, вылазил и снова на костях своих крепких шел, дул на загорающиеся бумаги…

В кухню выполз, а здесь пол был глинобитный… Выхватила спасающегося хозяина подоспевшая помощь. Все сгорело на старике, один пояс, ремешок остался, а когда посадили умирающего в бане в ванну с водой, страшно оползло обгоревшее мясо и кости на умирающем обнажились. Так умер Мелетий Васильевич.

Я эти случаи из семейной хроники Бурлюков привожу не впустую, и читататели увидят смысл этой и нижеследующей истории.

Иван Васильевич был ростом высок, холост и жил с братом своим Ананием, имея одно общее хозяйство. Мне приходилось в юности бывать в этой усадьбе, когда уже все стало там в упадок приходить. Но и то можно было еще вообразить обеспеченность и зажиточность, с какой жили вольные казаки Украины в прежние времена, имея в балках усадьбы любовно обстроенные пасеки, полные роями несущих мед душистый пчел, а на прозрачный ручьях и речонках мельницы, что под сенью верб серозеленых с пенным шумом вращали своими черными, как раки, колесами, чтобы далеко в степь разнести сладкий, теплый запах муки, смолотой уже из нового, оправдавшего надежды урожая. Крепостное право, гнусно глумившееся над человеком, при царях в других странах, на Украине менее корни пустило и не так бросалось в глаза, не так обездолило народ. Много жило на Украине потомков недавних запорожцев вольных, чьи роды избегли отвратной участи крепостной зависимости.

Иван Васильевич любил в ясные зимние дни, по свежему снегу на легких санках-козырках на бодрой лошади в соседнее местечко, к знакомым барышням прокатиться.