Фосс

Члены экспедиции отяжелели от обильной еды, размякли под влиянием Рождества и с удовольствием слушали немца: увлекательных историй сейчас и не требовалось, всех устраивали разрозненные, плавно сменяющие друг друга картинки из прошлого, доступные даже самым простым умам.

— Вокруг этой зеленой печки мы и рассаживались на Рождество: сородичи, знакомые, старухи, живущие у нас из милости, подмастерья моего отца. Мы пели рождественские песни. Непременно ставили праздничное дерево, Tannenbaum[21], пахнущее так, как всегда пахнут подобные деревья, истекая смолой из свежих ран. Посреди всего этого веселья и сладостей, которые передавали по кругу, и горячего вина, я слушал улицы — на пустые улицы падал и падал снег, пока мы не терялись в Рождестве окончательно…

Немец помолчал.

— Так вот, — проговорил он. — Теперь то же самое. Не считая снега, selbstverständlich[22]. Тогда был снег.

— И мы не потерялись, — счел нужным добавить Джадд.

Некоторые рассмеялись и сказали, что полной уверенности у них нет. В тот момент им было все равно.

— Что вы тогда кушали, сэр? — спросил Гарри Робартс.

— На Рождество, конечно, гуся. А накануне праздника всегда подавали отменного карпа.

— Что такое карп, сэр?

Разве мог ему ответить немец, который мыслями унесся далеко-далеко?

Прохладным вечером, когда люди вышли из оцепенения, навеянного мясом и мечтами, Фосс попросил Джадда его сопровождать. Они оседлали лошадей и двинулись в направлении, которое выбрал Джеки для поисков пропавшего скота. Вскоре они оставили позади приятную долину, где расположились лагерем, и въехали в мертвые земли: лошади постоянно спотыкались, попадая копытами в норы и рытвины, погружались в рыхлую землю по самые бабки.

Как-то раз на этом тяжелом пути лошадь Фосса испугалась змеи. Встретить живую змею посреди мертвой пустыни было удивительно. Лошадь тут же вздыбилась и отскочила в сторону, сверкая белками глаз и судорожно дыша. Немец задел головой за сук мертвого дерева, оцарапав левый висок и лоб, — в общем-то, ерунда, ничего серьезного, подумал он сперва, если бы не кровь, хлынувшая прямо в глаза.

— Рану надо перевязать, сэр, — сказал Джадд, заметив, как немец утирает кровь.

— Ерунда, — отмахнулся Фосс.

И поморщился. Кровь потекла сильнее и закапала в глаза.

— Погодите! — велел Джадд.

Как ни удивительно, Фосс повиновался. Оба осадили лошадей и спрыгнули на землю. Каторжник взял платок, который недавно выстирал в реке у лагеря, и приготовился перевязать немцу голову.

«Стоит ли ему это позволять?» — задумался тот.

Впрочем, он уже подчинился. Фосс склонил голову. Он ощутил запах мятого, но безупречно чистого платка, который неспешно сушили на траве, на солнце. Совсем рядом он услышал дыхание каторжника.

— Не слишком ли туго, сэр? — спросил Джадд.

Хотя он изрядно поднаторел в служении другим, при подобных обстоятельствах Джадд порой испытывал слабость настолько приятную, что умелые руки его подводили.

— В самый раз. Пойдет, — ответил Фосс.

Немец знал, что отдать себя в руки другого — одно из искушений бренной плоти. Он содрогнулся.

— Англичане в таких случаях говорят, что кто-то прошел по вашей могиле? — спросил он со смехом.

— Есть такая поговорка, — ответил каторжник, отрешенно осматривая повязку.

Они снова сели на лошадей и двинулись в путь, и Фосс задумался, сколько же себя он отдал ей. Губы молодой женщины сложились в улыбку. Они выглядели непривычно полными и участливыми. Похоже, одобрение вскружило ему голову: он принялся беззастенчиво созерцать ее удовольствие, находя в этом особое наслаждение. Они купались в одном сиянии, исходившем теперь от доселе тусклой земли…

— Полагаю, сэр, дальше наш путь будет весьма труден, — перебил Джадд, продвигаясь чуть впереди.

— Лично я полностью уверен в наших компаньонах, — заявил немец.

Они продолжили ехать, и мягкая вечерняя тишина привела обоих в благодушное настроение.

На берегу пересохшей реки они вскоре наткнулись на Джеки с семью коровами — все, что осталось от украденного стада.

— Ты везде смотрел? — взорвался взбешенный Фосс.

— Везде смотрел, — повторил Джеки, справедливо заключив, что именно желает услышать от него немец.

— Можем прочесать местность с утра, все вместе, — предложил Джадд, — глядишь, перехватим еще нескольких.

Вечерело, и больше ничего было не поделать, кроме как собрать жалкие остатки стада и отогнать обратно в лагерь.

Утром план каторжника приняли все, за исключением Пэлфримена, который занимался орнитологическими образцами, собранными в долине. Он сидел за работой под деревом, сметая мух с аккуратно обработанных птичек метелкой из листьев. Немец даже рассердился, увидев его за этим занятием.

— Пожалуй, вам действительно лучше остаться, Пэлфримен, — задумчиво проговорил он, — будете охранять лагерь от мародеров.

Фосса продолжало раздражать все и вся, особенно Джип — крупная сука, наполовину ньюфаундленд, которая сунулась под ноги его лошади и завизжала.