Время пришло. И в урочный день, в урочный час вместо факса от «Tuore tuuli» (Заседание продолжается зпт миллион поцелуев) проходит факс от «Tuore tuuli» (Грузите апельсины бочках братья Карамазовы).
Причем, директор чист пред богом и людьми, а также пред фирмой имярек — действовал строго в рамках регламента.
И расхлебывать кашу, заварись она, исключительно фирме имярек: этот факс не наш факс! наш факс — это другой факс!
Как другой?! Отправитель тут указан! Карамазовы?
Карамазовы…
Братья?
Братья… Но у нас заседание продолжается!
Вы что же бюрократию разводите?!.. Заявку! Резолюция! Печать!.. Свободны! Ваши апельсины отгружены бочках еще вчера! Свободны! Миллион поцелуев!
— А я-то думал, что ты у нас дурак! — заорал Гомозун, хрестоматийно колотя Токмарева по спине.
… — Марика не замай, — оговорил вещий Олег, утихомирившись. — Сыграл абсолютно втемную. С факсом. Я попросил — он сделал… Кстати, у нас за все про все еще часок, не более. Фуры должны бы уже… Плюс-минус. С допуском на распустяйство… Последний заход, Тема, в парилку и…
— Не он сыграл, а ты с ним сыграл, — уточнил Артем.
— Если угодно… — подтвердил Гомозун. — Зачем ему мои проблемы?
— Е.Е.Е. —
— Почему же!
— Давно понял?
— Старик, не наезжай. Что тебя царапает? Нет бы возрадоваться — интересы совпали!
— Не хочу втемную.
— Но играем в одной команде?
— Спрашиваешь?
— Переспрашиваю. Слишком многое поставлено на карту, старик, поверь. А ты прикупа не знаешь.
— А ты знаешь?
— А я знаю, блиннн!
— Объяснись!
— Тебе это надо?
— Что — это?!
— Хорошо. По-другому спрошу. Ты непременно желаешь очно встретиться с господином Егорычевым и задать ему парочку неприятных вопросов, ответы на которые тебе интуитивно известны? А после… А что после? Пристрелишь из «тэтэшки»? Сдашь коллегам-ментам? Помилосердствуешь: иди и больше не греши? Дождешься, чтобы расселось чрево его?.. — Олег вроде юродствовал, но по-прежнему ни искры стеба в глазах. — Ты отвечай, отвечай!
Что тут ответишь?!
Чрево не рассядется.
Милосердие — поповское слово.
Менты — коллеги ли?
Остается одно — пристрелить… и сесть на нары с чистой совестью.
— Так вот, Тема, — удовлетворился красноречивой (косноязычной?) паузой Гомозун, — при моем раскладе я не гарантирую тебе очную ставку с господином Егорычевым, но гарантирую, что ему станет очень и очень плохо. Вплоть до…
— Он — мой! — сипло сказал Токмарев. — Это моя добыча! Отдайте!
— Конечно, твой! — картинно возрадовался Гомозун. — Говорю же, это судьба, старик, что ты здесь и сейчас, это судьба! Не в службу, а в дружбу, старик, поруководи моими «гвардейцами», когда фуры с говном подоспеют, — вскрыть, разгрузить, отскладировать. Ты ж дезактиваторщик, профессионал! Ну? Что уставился?
— Я давно заметил: когда от человека требуют идиотизма, его всегда называют профессионалом. Хоть приблизительное понятие имеешь, какое там внутри пекло?!
— Ничо, они привычные. Все до единого чернобыльцы, радиации отбоялись, в каждом не меньше пятисот рентген сидит. Слушай, Тем, а правда, что спиртяжка радиацию из организма изгоняет? Я им на слово поверил, два ящика «Смирновской» привез. Или просто они на халяву решили?
— Правда, — угрюмо буркнул Токмарев. — Теперь поверь на слово мне! Затея провальная! Градусник ненароком разобьешь — Гринпис, МЧС сбегаются, как цыгане, шумною толпою! А ты — четыре фуры с ТВЭЛами! Голыми руками!
— Почему? Рукавиц навалом!
— Не строй дурачка! Твои «гвардейцы», стоит им заглушку снять, в полчаса «сгорят»! Откажись, пока не поздно!
— Поздно, Тем…
— Тогда, извини, без меня!
— Дозы боишься? Я тебя не прошу самому в контейнеры лазить. Постоишь на дистанции, покомандуешь личным составом. Мент и дезактиваторщик — един в двух лицах. А?
— И как мент и как дезактиваторщик скажу: без меня! Ради твоего же блага. И в службу, и в дружбу.
— Я рассчитывал на тебя, Саид…
— Не строй дурачка!
— Если повстречаю Джавдета, трогать его? Или он — твой?
— Он — не твой! — надавил тоном Артем. Запрещенный прием, Олег! Коли так, то ни в службу, ни в дружбу.
Угон с последующим хованием (в гаражных боксиках?) четырех фур со «сборками» — да, сильнодействующее средство против Е.Е.Е. (он же Эжен Пудрэ, глава «Tuore tuuli»). Да, может быть, единственный способ вынудить господина Егорычева-Пудрэ вернуться из нетей и понюхать дым отечества. Впрочем, очной ставки Гомозун не гарантирует. Зато гарантирует, что Е.Е.Е. будет очень и очень плохо. Да, Токмарева устроит, если господину Егорычеву-Пудрэ будет очень и очень плохо. Но Токмарев сам-сам-сам! При чем тут Гомозун?! А Гомозун, в свою очередь, косвенным образом заявляет: при чем тут Токмарев?! То есть была, конечно, Токмареву предложена честь, но он сказал: без меня! Что ж…
— Он — не твой! — повторил Артем совсем уже неприятельски.
— Наш! — поднял компромиссные ладони Гомозун. — Английские пианино, старик…
— Объяснись! — потребовал Артем, не подхватив фразы.
— Токмар-рев гр-руб! Гр-руб! Пр-рекрасный р-работник! Дур-рак редкий! Пр-релесть! — попугайным скрежетом отозвался Олег.