Мы поднялись в свою квартиру, и вот те на! — а Дженни там нет. И вещей ее тоже нет, она оставила только нам несколько чистых простынь и полотенец, тарелок и кастрюль. А в гостиной на столе лежала бумажка. Дэн первый ее обнаружил и прочел мне вслух. Письмо гласило:
«Дорогой Форрест!
Я больше не в состоянии это переносить. Я пыталась тебе объяснить, что я чувствую, только тебе было все равно. А то, что вы собираетесь сделать сегодня вечером, особенно отвратительно. Это просто нечестно, и я боюсь, что после этого я больше не смогу с тобой жить.
Возможно, это частично моя вина, просто настало время, когда мне захотелось оседлой жизни. Мне хочется обзавестись семьей, домом и ходить по воскресеньям в церковь. Форрест, мы знакомы с первого класса, то есть почти тридцать лет, и я видела, как ты вырос, стал красивым и сильным. И когда я поняла, что я в самом деле тебя люблю — когда ты приехал в Бостон — я решила, что я самая счастливая женщина в мире.
А потом ты стал слишком много курить травы, и ты заигрывал с этими девицами в Принстауне, но даже после этого я продолжала тебя любить и очень обрадовалась, когда ты приехал в Вашингтон, на ту демонстрацию.
Потом тебя запустили в ракете, и ты пропал на четыре года. Мне кажется, что за это время я переменилась — у меня уже не осталось никаких радужных надежд, и мне казалось, что я бы удовольствовалась самой простой жизнью. Где угодно. И вот настало время отправиться на поиски этой жизни.
Форрест, ты тоже изменился. Не думаю, что ты можешь тут что-то изменить, ведь ты всегда был «особенным», но только мы перестали быть близкими людьми.
Сейчас, когда я пишу это письмо, мне так горько, что я плачу. И все-таки мы должны расстаться. Пожалуйста, не пытайся меня искать. Желаю тебе счастья, дорогой мой — прощай.
С любовью — Дженни.»
Дэн передал письмо мне, но я выпустил его из рук, и оно упало на пол, а я так и стоял посреди комнаты, словно парализованный. Пожалуй, впервые в жизни я ощутил, каково это — чувствовать себя полным идиотом.
21
Да, вот теперь я превратился в жалкое ничтожество.
Мы переночевали с Дэном в квартире Дженни, а наутро запаковали наши манатки и вымелись оттуда — какой нам был смысл оставаться в Индианаполисе? Дэн подошел ко мне и сказал:
— Форрест, возьми, это твои деньги, — протягивает мне эти две тысячи долларов, которые Майк дал нам за драку с Профессором.
— Не хочу, — сказал я.
— Нет, лучше тебе их взять, — говорит Дэн, — потому что это все, что у нас осталось.
— Оставь себе, — говорю я.
— Ладно, возьми хоть половину, — говорит он. — Слушай, тебе ведь потребуются деньги для билетов и прочего? С этими деньгами ты можешь доехать, куда хочешь.
— А ты что, со мной не поедешь? — спрашиваю я.
— Боюсь, что нет, Форрест, — отвечает он. — Мне кажется, что я причинил тебе достаточно неприятностей. Прошлую ночь я не спал, и думал, как это получилось, что я убедил тебя поставить все наши деньги на выигрыш, и почему я не заставил тебя отказаться от матча, хотя я видел, что Дженни просто вне себя от ярости. А то, что ты проиграл Профессору, — так это не твоя вина. Ты сделал все, что мог. Во всем виноват я один. Просто я неудачник.
— Нет, ты ни в чем не виноват, — говорю я. — Если бы я так не напыжился из-за всей этой шумихи насчет Дурачка, не поверил всей этой ерунде, что они обо мне пели, я бы не попал в такую глупую ситуацию.