Читаем Форпост в степи полностью

Совет казаков, конечно, давал мало надежды на отставку по состоянию здоровья. Но Пугачев решил попробовать. Чем черт не шутит? Сел в лодку, помахал рукою жене и детям и поплыл в Черкасск, где имел резиденцию атаман войска Донского Ефремов. В первый же день путешествия его захватило очарование родных мест и с каждой новой верстой оно возрастало, потому что все более притягательными казались места, мимо которых он плыл. Подъем по течению был непрерывной и ожесточенной борьбой Пугачева со стихией. Он побеждал, но обливался тяжелым болезненным потом. А вода бежала дальше, сливая за кормой разрезанные лодкой струи, и в ее веселом говоре звучала насмешка. Вдоль берега тянулся лес — тысячи деревьев, и каждое дерево было отлично от другого, имело свой изгиб, свои прихотливые повороты, свою таинственную прелесть. Иногда лодка часами шла мимо обрывов, нависающих над головой. И Пугачев невольно сравнивал их с воронками от снарядов или с окопами на оборонительных линиях.

На короткой ночевке он не мог заснуть, лежал с открытыми глазами у костра, вслушивался в звуки ночной степи, леса и мечтал. Он думал: «Я это или не я? Неужто я — так далеко от войны, смерти, взрывов и визга пуль? Неужто это я — свободный и довольный

жизнью?» Он был высокого мнения о своих способностях, но воинская повинность и предстоящее возвращение на войну угнетали его. Сможет ли он выбраться из этого замкнутого круга?

Утром лодка отошла от берега. Преодолев несколько верст, Пугачев вскрикнул, еще не понимая, что случилось. Его шапка слетела на дно лодки, и одновременно он услышал выстрел. Емельян бросился на дно. Испуганный и возбужденный, он выглянул из–за борта и посмотрел в сторону выстрела — между деревьями вился расходящийся дымок…

Лодку прибило к берегу. Пугачев взял ружье и перекатился через борт на землю. И вновь просвистела над ним пуля, после чего громыхнул выстрел.

— А ну стой! — невольно крикнул он. Но ни ответа, ни очередного выстрела не последовало.

Пугачев быстро встал на ноги и побежал. Шагов двести отделяло его от фигуры, которую ему удалось разглядеть. А стрелявший в него бежал в лес.

Убегавший от него незнакомец выстрелил снова, пуля стеганула воздух, вторая вскользь коснулась предплечья.

— Ах ты, пень безмозглый! — воскликнул, разозлившись, Емельян. — Дома меня угробить хотишь?

А незнакомец уходил. Еще немного — и заросли скроют его. Встав на колено, Пугачев прицелился и выстрелил. Убегавший упал ничком. Тишина разлилась такая, что стало слышно порывистое шуршание ветра в ветвях деревьев.

Подстреленный незнакомец лежал без сознания. Из раненого бедра сочилась кровь. Емельян перевязал рану платком. А когда попытался привести раненого в чувство, сзади хрустнула ветка.

Рука потянулась к ружью. Но тот, кто стоял сзади, грозно предупредил:

— Только коснись ружья, зараз башку прострелю.

Угроза прозвучала значительно, но одно смутило Емельяна: голос был женский.

— Вот те раз, — ухмыльнулся он и стал медленно поворачиваться. — Ты гляди, не дури только с оружием. Хочу, глядя на тебя, разговаривать…

Перед ним стояла красивая женщина лет тридцати пяти. Родись она мужчиной, из нее вышел бы превосходный казак.

— Какого ляду палил в него? — спросила она, сурово глядя на Пугачева.

— Чтоб самому живым остаться, — ответил он и снял с головы шапку. — Я плыву себе на лодочке, никого не трогаю, а он в меня из ружья–то и пальнул. Шапку вона испохабил, злыдень…

— Брат это мой, Гордей, — вздохнула женщина. — Он с войны умом тронутый пришел. Сейчас во всех турок видит, вот и палит по кому ни попадя. А дома он послушный и ласковый.

— Сама–то чего здесь? — спросил Пугачев.

— Его искать пришла.

— И часто он эдак?

— Когда на него блажь накатит. Ружье его куда только ни прятала. Все одно сыщет и на реку бежит.

Она спустила курок, повесила ружье на плечо и склонилась над раненым, который начал приходить в себя.

— Донести до избы подсобишь?

— Да куда ж от тебя денешься, — кивнул, соглашаясь, Пугачев.

— А звать–то тебя как?

— Емельян Пугачев я. Из станицы Зимовейской!

— Слыхала про такую, — улыбнулась женщина. — И золовка моя оттель родом.

— Звать тебя как? — спросил Емельян.

— Галя Скоробогатая…

Он помог женщине перенести раненого брата из леса домой, и сам остался у нее на временный постой, так как ему больше не у кого было остановиться в Черкасске.

Два дня спустя Пугачев явился в войсковую канцелярию.

— Чего надо? — недружелюбно встретил его дьяк.

— Отставку хлопотать прибыл, — ответил Емельян.

— Из отпущенных?

— Из них.

— Что, дома не полегчало?

— Нет.

— Тогда в лазарет ложись. Ежели хворь твоя неизлечимая, получишь отставку. Но а ежели от хвори твоей излеченье возможно, то уж не взыщи…

В дом Галины Скоробогатой он вернулся злой и на чем свет стоит костерил канцелярию и дьяка. Атаману тоже достался воз проклятий, хотя с ним Пугачев пока еще не виделся.

— Что, не дали отставку? — спросила его Галина.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза